Форум » Королевские Резиденции » Эпизод "I have seen roses damasked, red and white" » Ответить
Эпизод "I have seen roses damasked, red and white"
Генриетта Анна: Дата:27 октября 1664 года Место действия:парк Пале-Рояля, розарий Участники:герцогиня Орлеанская, шевалье де Лоррен
Ответов - 17
Генриетта Анна: Пикник шел свои чередом и пестрое собрание гостей придавалось увеселениям под сенью деревьев, укрываясь от последних, но оттого не менее жарких лучей осеннего солнца. Разговоры, сплетни, смех, взгляды и полутона – все это естественным образом вплеталось в золотистое кружево дня и когда самая трудная и нервная часть ее обязанностей – прием гостей- была окончена Генриетта Анна смогла наконец разделить веселье своих гостей. Все были представлены, все точки над «і» были расставлены, все нашли себе компанию и на устах герцогини весьма быстро заиграла довольная улыбка: праздник, кажется, действительно удался. Мало кто заметил, если вообще заметил, как герцогиня Орлеанская исчезла из поля зрения общества: улучив момент между многочисленными перемещением между группками собравшихся, Мадам незаметно ускользнула в глубь одного из пышных боскетов, да бы перевести дух и уединиться на несколько минут от суеты. Солнце приближалось к своему зениту и в тени деревьев и кустарников было царило безмятежное спокойствие последних теплых дней. Генриетта медленно прошла сквозь золотисто-оранжевый коридор вглубь и оказалась в небольшом розарии, устроенном в самом сердце боскета, разбитого здесь еще при всесильном Ришель. Маленький укромный уголок, скрытый от посторонних глаз: совсем недавно подобное описание вызвало у нее кокетливое предположение относительно его применения, но в свете последних дней кузина короля искала здесь исключительно уединения. Пышные розовые кусты с роскошными розами оттенка бургундского вина поздних сортов наполняли этот райский уголок насыщенным ароматом и Мадам подошла к ним ближе, что бы полюбоваться их красотой. Пальцы скользнули по бархатной поверхности лепестков и пар скрывшихся в сердце цветка росинки скатились вниз, блеснув в прозрачном солнечном свете. - Как же вы хороши, - не удержавшись, восторженно призналась Генриетта Анна бутону и улыбнулась сама себе. «Хороши» - мягко отозвалось в ее голове голос маршала де Шомберга.. «Хороши» - вторил ему на мелодичный итальянский лад голос виконта. «Хороши» - почти беззвучно, с легким оттенком грусти в голосе, ответил им голос шевалье де Лоррена и с еще мгновение назад счастливого лица Мадам слетела радостная маска, сменившая тонкой грусти. Шевалье де Лоррена и снова Вы.. Генриетта Анна тяжело вздохнула и отвернулась от розового куста, столь неловко напомнившего ей о человеке, который в последнее время разительно часто вмешивался в ее жизни, спутывая карты. И спутывал так, что у герцогини уже не хватало сил на то, что бы просто сердиться: Генриетта Анна была растеряна и смущена от того что происходила. Взять хотя бы мсье маршала. После злосчастной дуэли и ранения фаворита ее супруга Мадам хорошо понимала, что и речи быть не могло о возможном романе. Слухи и сплетни уже успели отравить чувство, которое могло разгореться между ними и начинать что-либо на столь шатком фундаменте герцогиня Орлеанская не желала. Тем более, что при дворе многие считали, что сердцем де Шомберга завладела рыжеволосая принцесса де Сен-Леже. Ну и пусть, думала теперь принцесса. Пусть его сердцем владеет иная дама, более счастливая, но Мадам постарается не потерять хорошего и верного друга в лице любезного маршала. «Друга.. Дорогая, один Ваш друг более чем жалеть продолжить Вашу дружбу на новый лад..» Генриетта неожиданно усмехнулась: ах, виконт, Вы и сейчас заставляете меня неожиданно смущаться! Даже когда Вас нет.. Но будит ли это дружба или что-то иное? И если иное, то как на долго и как честно? - Хороша.. Да, я более хороша и жизнь моя не менее хороша, - резюмировала Мадам, опускаясь на мраморную скамеечку с грустной улыбкой. Одна роза, а сколько мыслей она смогла вызвать.
Филипп д'Арманьяк: Несколько недель неподвижности утомили шевалье больше, чем то недолгое время, что он провел под сенью Мальтийского Ордена. Но сильнее бездействия, мучительного самого по себе в столь юные годы, его терзала безвестность. Безвестность заставляла строить самые разные, порой невероятные предположения, и большая их часть была окрашена в наиболее мрачные тона, на которые только могло расщедриться воображение несчастно влюбленного юноши. Не единожды он пытался восстановить в своей памяти встречу с принцессой в пале-рояльском парке, разговор за кулисами версальского театра, дуэль и самое невероятное, самое фантастичное свидание, коим Генриетта-Анна удостоила его в ночь после ранения. Все ее слова и поведение указывали лишь на одно: если Ее Высочество и смягчится к нему, то исключительно чтобы помучить, по-женски изысканно и по-королевски утонченно. Мысли эти не разгоняла ни самая трепетная забота герцога Орлеанского, ежедневно просиживавшего по несколько часов кряду подле постели фаворита, ни визиты товарищей, стремившихся самыми свежими анекдотами из жизни двора развеять хандру больного, ни даже родительская любовь внезапно сменившего гнев на милость отца, чья знаменитая жемчужина покачивалась в такт его кивкам, когда он с сочувствием расспрашивал отпрыска о его самочувствии. Все эти посещения временно отвлекали его от горестных размышлений, но чем радостнее проходила встреча - если в его состоянии можно было испытывать подобное чувство, - тем сильнее становилась горечь, когда он вновь оставался наедине со своими мыслями и той пустотой, которое оставляла в его душе несчастная любовь, самое страшное из наказаний. Постепенно здоровье Филиппа стало идти на поправку. Рана по-прежнему давала о себе знать, хотя и не столь болезненно, медленно затягиваясь и на время лишив шевалье возможности держать в руках что-либо тяжелее гусиного пера. Сторонний наблюдатель удивился бы, увидев, с какой непередаваемой заботой единственный брат короля Франции помогает своему любимцу делать первые шаги после длительного недуга. Наконец, настал день пикника, куда герцог уговаривал де Лоррена заглянуть хотя бы ненадолго, "чтобы развеять хандру". Сам незадачливый дуэлянт всячески отказывался от приглашения, заставляя принца тяжело вздыхать, но лишь спустя полчаса после ухода Его Высочества Филипп подозвал камердинера и велел ему подавать одеваться. Через три четверти часа шевалье, каждую минуту останавливавшийся, чтобы перевести дыхание, тяжело опираясь на трость, достиг уединенного боскета, куда, как ему было известно, заглядывали разве что любители предаваться любовным радостям придворные из свиты герцогов Орлеанских. Перед тем как покинуть свои покои он тщательнейшим образом обдумал свой маршрут - с той целью, чтобы невзначай не попасться на глаза никому из приглашенных, по меньшей мере, пока он не решит, как должно вести себя на пикнике. К его величайшему удовлетворению, над удаленной дорожкой раздавался скрип о гравий лишь его туфель, а радостный смех - очевидно, Его Высочество вновь порадовал присутствующих какой-то остротой - делался все тише. Несколько раз шевалье хотел повернуть обратно, и не просто вернуться в свои покои, но и велеть упаковать свои вещи и уехать подальше от Пале-Рояля, Парижа. Однако странное, тягостное, но в то же время непреодолимое влечение вело его вперед. Стоило еще раз попытаться взглянуть в насмешливые глаза своей судьбы, прежде чем делать окончательный выбор. Обилие розовых кустов, от которых исходил дурманящий аромат, был, возможно, не лучших прибежищем, однако здесь было пустынно и спокойно, как раз то, что нужно было Филиппу. Не обнаружив ни единой души, он присел на скамейку с причудливо изогнутыми ножками, снял шляпу, уложил ее рядом и, оперевшись руками в наконечник трости, положил сверху подбородок.
Генриетта Анна: Шорох гравия, раздавшегося совсем близко, вывел Мадам из задумчивого состояния и женщина резко поднялась со скамейки, резко обернувшись ту строну, откуда доносился шум. Продолжительный и явно производимый человеком – увы, робкое предположение касательно того, что это могла быть бог весь как оказавшаяся в парке собака, было немедленно отметено. Та и разве Генриетта Анна не смогла бы отличить поступить человека, ступавшего по мелким камешкам с ее-то опытом тайных встреч в подобных местах? Не самый достойный навык, но она наверняка знала, что некто сейчас оказался совершенно близко к герцогине. Шаги стихли и судя по всему незнакомец или незнакомка присели на одну из скамеек, расставленных в боскете. Те несколько минут, что Мадам в оцепенении ожидала, что незваный гость как-то проявит себя показались ей вечностью, но непрошеный гость явно не догадывался, что не он один избрал этот тихий уголок для своего уединения. Уйти или остаться, поприветствовав гостя? Право слово, Мадам теперь не знала: с одной стороны ей так не хотелось вновь одевать на себя маску радушной хозяйки, от которой она порядком подустала. Но с другой стороны любопытство, простое женское любопытство, так и жгло ее изнутри и требовало немедленно удовлетворить его. Ведь все-таки так хотелось узнать хотя бы для смеха кто так напугал саму герцогиню Орлеанскую в ее собственном парке.. Все еще не решив как будет поступить правильнее, Генриетта Анна нерешительно сделала шаг в сторону заветного «зеленого» поворота, стараясь произвести как можно меньше шума многочисленными юбками платья и собственными шагами по предательски шуршащему гравию. Увы, ее положение было весьма невыгодно и украдкой, а в последний момент женщина попыталась было уговорить себя что посмотрит на незнакомца или незнакомку из-за угла, рассмотреть этого человека ей не удастся, а значит.. Мадам глубоко вздохнула для пущей решительности и более уверенно ступила по дорожке в направлении предмета своего любопытства. Стараясь придать своему взгляду и виду побольше непринужденности, она ступила за поворот и обратилась к неизвестному с легким укором. - Как нехорошо покид.. Шевалье де Лоррен?! Такого она не ожидала.
Филипп д'Арманьяк: - Мадам? - шевалье резко обернулся на голос, и это движение болью отозвалось во всем теле, за несколько недель болезни отвыкшего от подобных потрясений. Молодой человек попытался подняться, но ноги, и без того уставшие от прогулки, не слушались его, и он, краснея от стыда за свою немощь, плюхнулся на скамейку, сравнивая себя с дряхлым стариком. Нет, не таким он хотел предстать перед Генриеттой, однако судьба, похоже, была решительно настроена против него. Филипп сделал над собой еще одно усилие, на сей раз более успешное, и приподнялся, медленно, тяжело опираясь на трость, выпрямился и, сжимая в руках шляпу, прижал ее к груди и склонил голову. - Молю Ваше Высочество простить мое небрежение этикетом, но некоторые неудобства не позволяют мне поприветствовать вас как следует. Теперь юноша мог смотреть на герцогиню прямо, не щурясь от солнечных лучей. Гостья из иного мира, она казалась еще более далекой и более прекрасной этим днем, отделенный от часа признания шевалье де Лоррена, которое случилось неподалеку от этого боскета, целой жизнью.
Генриетта Анна: Правда, как это обычно бывает, оказалась не настолько приятной, как этого хотелось бы, но что уж тут поделаешь – Мадам не просто обратилась к шевалье, но в душе ее при виде несчастного юноши, пострадавшего по ее вине, пробудилось милосердие и сострадание. И теперь уже былая гордость и ненависть медленно, но уверенно, уступали место участию и некоторой доли нежности к нему. - Право слово, шевалье, - немного неуверенным тоном начала герцогиня, опустив глаза, что бы не встретиться взглядом с таким тяжелым для нее взглядом шевалье де Лоррена. - Право слово, Вам не следовало бы быть здесь, шевалье. По крайней мере одному, без слуги или врача. Ваши раны еще не затянулись и перемена обстановки может только.. только ухудшить Ваше состояние, а это было бы непростительно.. Непростительно.. Непросительным было недавнее поведение Генриетты Анны во время того памятного для нее полуночного допроса, когда она достаточно жестоко попыталась выяснить степень причастности к злосчастному свиданию Шанталь Дювивье. И по сравнению с тем, как тогда должен был чувствовать себя Филипп под натиском ее чар и невыгодном положении, то врядли скромная прогулка в саду могла бы быть непростительным поступком. Взгляд ее метался от кустов справа к краю мраморной скамейки слева, но не на чем не мог остановиться и в конце концов Генриетте снова пришлось поднять глаза и посмотреть на шевалье: право слово, это было мучительно трудно! Она судорожно сжала край юбки, стараясь хоть немного привести в порядок нервы и совладать с волнением, но получалось у герцогини Орлеанской этой чрезвычайно трудно. - Право слово, это так глупо, - и Генриетта нервно передернула плечами.
Филипп д'Арманьяк: - Я чрезвычайно польщен вниманием Ваше Высочества, - вновь склонил голову шевалье, стараясь, по мере сил, сдерживать в голосе волнение, - но сидение в четырех стенах уже изрядно надоело мне. Да и доктор говорит, что свежий воздух только пойдет мне на пользу... Филипп замялся, чувствуя, что и герцогине не по себе от их встречи, но в замешательстве принцессы не была повинна ни ненависть к своему старому недругу, ни раздражение оттого, что ее уединение было столь внезапно нарушено. Молодой придворный боялся своих мыслей, не желая без имеющей под собой основания надежды уверовать в то, что он может быть небезразличен этой молодой особе. Пытаясь преодолеть возникшую неловкость, шевалье де Лоррен, в нарушение этикета, заговорил, не дожидаясь реакции герцогини Орлеанской на свои слова. - Мне столь же радостно видеть Ваше Высочество в добром здравии и столь восхитительной.
Генриетта Анна: Неужели этот скромный комплимент заставим загореться огнем смущения щеки герцогини Орлеанской? Право слово, она не знала так ли это, но женщина буквально таки чувствовала как ее лицо опалило волнение. -Благодарю Вас, шевалье, - едва слышно пролепетала Генриетта Анна и вновь отвела взгляд от лица, а особенно от глаз Филиппа де Лоррена и в боскете воцарилась неловкая тишина. - А Вы один? Вопрос был более, чем спонтанным, но он неожиданно слетел с уст герцогини и каким бы двояким он не казался в силу недавнего одиночного посещения Мадам спальни шевалье, но .. Бог мой, она действительно не знала зачем спросила один ли фаворит ее супруга был здесь в этот час.
Филипп д'Арманьяк: - Совершенно верно, Ваше Высочество, один, - по-прежнему любезно отвечал Филипп, стараясь ни неловким жестом, ни слишком пламенным взглядом, ни, тем более, слишким пылкими речами не спугнуть ту доверительность, что ему почудилась в голосе герцогини Орлеанской. Если она искренна в данную минуту и не насмехается над ним, как несколькими неделями ранее, когда он терзался лихорадкой, то перемена в поведении принцессы была поистинне разительна.
Генриетта Анна: - Мой супруг поистине поражает меня, - с неловкой усмешкой на устах ответила Мадам. -Отпустить Вас одного гулять – это так на него не похоже. Ведь так .. печется о Вас, шевалье, что я думала что сейчас он у Вашей постели. А теперь оказывается, что он даже не послал к Вам лакея. В таком случае это хорошо, что Вы встретили меня.. Здесь Генриетта Анна запнулась и умолкла. Она действительно не понимала что с ней творилось когда она увидела де Лоррена на скамейке несколько минут назад, но вся прежняя нелюбовь и раздражение куда-то улетучились и теперь герцогиня совершенно терялась под пытливым взглядом молодого человека. Слова и мысли, самые разные и самые смелые, теснились в ее голове, но что из них было правдой, а что лишь фантазий она не знала и не понимала. Но что-то следовало говорить, да бы не упустить такой удивительные и редкий момент, когда Генриетта Анна наконец могла бы разобраться в этой странной перемене своего настроения и отношения к шевалье – и это Мадам хорошо понимала. - Вы позволите составить Вам компанию, шевалье? Раньше у меня это скверно получалось, но сегодня мне бы хотелось исправиться,- немного несмело произнесла герцогиня, постаралась пошутить, но тут же смолкла и едва заметно смутилась. «Говорите же, шевалье, говорите хоть что-нибуть..»
Филипп д'Арманьяк: - Я почту это за честь, Ваше Высочество, - Филипп склонился так низко, насколько позволяло ему его состояние, но не желанием соблюсти приличия было вызвано это движение, но полным недоумением. Он и в самом деле не понимал, что происходит, стоит ли ему праздновать победу или, наоборот, ожидать очередного удара, коварного и болезненного. Не доверять никому, не полагаться ни на какие посулы и обещания - этому учил его отец, за бутылкой доброго вина рассуждая о жизни и ее перипетиях, об этом твердил ему де Вард, вводя в роскошные салоны, то же он отменно усвоил, проведя всего несколько лет на положении любимой игрушки герцога Орлеанского. Мужчины нередко сопровождали свои слова и деяния выпадами шпаги, отбивать которые шевалье де Лоррен научился весьма хорошо, но женщины... о, женщины были опаснее любого бретера, потому как предугадать перемену их настроения, те капризы и причуды, что зарождались в хорошеньких обрамленных кудрями головках, было порой не под силу даже самому записному дамскому угоднику. Еще слабее кавалер делался перед той, которую любил. - Не гневайтесь на вашего супруга, Мадам, - поборов сухость в горле, заговорил молодой человек. - Его Высочество редко покидал мою спальню, извел всех докторов своими беспокойными расспросами. Я более чем признателен ему за такую заботу... Генриетта и фаворит неспешно зашагали по дорожке. Каждый шаг гулом отдавался во всем теле последнего: сердце стучало невыносимо, казалось, еще немного - и оно вырвется из груди, а вместе с тем гром небесный раздастся над его головой, молния поразит его грешное тело и покарает грешную душу, за все прошлые преступления - и за те смелые мечты, что вновь затеплились в нем в это мгновение.
Генриетта Анна: - Да, герцог всегда все делает с таким усердием, что оно в итоге испугает любого, - с усмешкой произнесла Мадам, сжимая в ладонях веер. Они медленно двигались между аккуратно подстриженными стенами кустарника к следующей беседке-розарию и на некоторое время Генриетте Анне показалось, что они с шевалье были в парке совсем одни. Ни гостей, что развлекались праздными беседами на лужайках, ни многочисленных вездесущих слуг, ни герцога Орлеанского, никого. И от этого пьянящего чувства уединения голова приятно кружилась, а сердце билось все быстрее и быстрее: как будто кто-то навел на Мадам чары и теперь она пребывала под властью шевалье де Лоррена, которого недавно так сильно ненавидела. Но удивительней всего ей было понимать, что ей совершенно не хотелось, что бы эти чары исчезали. Пара уже практически подошла к боскету, когда неожиданно герцогиня Орлеанская, совершенно не смотря себе под ноги, неожиданно оступилась и едва не упала: кривой корень растущего рядом старого каштана едва не стоил Мадам падения, но лишь вовремя поданная руках шевалье спасла ее от этого. -Бог мой, - только и успела вымолвить женщина, приподнимая края юбок и переступая через злосчастный корень. Но стоило ей только поднять глаза, что бы поблагодарить шевалье, как все слова, заранее приготовленные для такого случая, мгновенно испарились и Генриетта так и застыла: ее взгляд встретился с взглядом Филиппа и она была не в силах оторвать глаз от его лица.
Филипп д'Арманьяк: - Мадам, будьте осторожнее... Каждый звук с трудом давался Филиппу, словно ему было больно говорить, впрочем, это было не столь уж далеко от истины. Словно завороженный, он глядел в лицо принцессы, чувствуя, что еще немного - и голова его взорвется и разлетится на мириады частиц, не в силах выдержать взгляда этих глаз, в которых теперь читалось нечто прямо противоположное насмешливой холодности и презрению, обычно изливавшихся на него. Вопреки здравому смыслу, не говоря уже о незыблемых законах этикета, рука его не отрывалась от предплечья Генриетты, скользя выше, к ее плечам и шее.
Генриетта Анна: - Филипп.. Она, кажется, впервые назвала любовника своего мужа, своего главного врага, по имени и прозвучало оно так нежно и так мягко, что у Генриетты Анны едва не закружилась голова от столь неожиданной перемены в самой себе. Еще недавно она бы гордо выпрямилась бы перед шевалье и не смутившись ответила бы колкостью на его замечание. Еще недавно она бы гневно сорвала бы его ладонь с плеча и возможно бы де Лоррен получил бы пощечину за столь вольное обращение с ней. Еще недавно.. На щеках герцогини Орлеанской зажегся яркий румянец и она отвела взгляд от лица фаворита. Крамольное желание позволить чувствам, неожиданно охватившим ее по отношению к шевалье, взять верх над доводами рассудка и былой ненависти было так велико, что Генриетта справедливо опасалась что еще немного и она сдастся на волю победителя. - Филипп.. Не.. Не искушайте меня..- едва слышно прошептала герцогиня, но так и не закончила фразу из-за охватившего ее волнения. Сердце в груди билось так быстро и так сильно..
Филипп д'Арманьяк: Нерешительность в голосе герцогини, тревога и томление в ее глазах, ее неспособность прогнать его за дерзость, наградив всеми заслуженными оскорблениями, - все это стало для Филиппа знаком того, что чудеса случаются - и не стоит мешкать, истязая себя недоверием и сомнениями, а принимать благословение Небес со всей пылкостью и почтением. Трость, на которую опирался шевалье, с глухим стуком упала на дорожку, и теперь он обеими руками придерживал лицо Генриетты, не в силах наглядеться на любимые черты - и в то же время ощущая неизбывную потребность коснуться ее губ своими. Не в силах более бороться с искушением, устоять перед которым вряд ли было бы под силу и святому, Филипп слился с женщиной в поцелуе.
Генриетта Анна: Все, чего так опасалась в последние дни Мадам свершилось столь внезапно и столь естественно, что все были страхи, опасения и ужасные картины последствий, которые рисовало воображение, мгновенно растворились в ее сознании как только губы шевалье коснулись ее уст. Сладостные минуты забвения – и Генриетта Анна позабыла обо всем на свете, обо всем что ранее связывало ее с де Лорреном, о своей ненависти к нему и собственной жестокости. И прерывать этот прекраснейший из поцелуев, пробудившего в ней невиданное доселе чувство умиротворения, восторга и счастья одновременно, ей не хотелось низачто на свете. Но отстраниться от губ мужчины ей пришлось хотя бы для того что бы перевести дух: голова кружилась от непонятного волнения, но руки нашли крепкую опору хрупкому женскому телу на плечах шевалье. - Я сплю или .. – как будто бы боясь развеять звуками собственного голоса реальность всего того, что только что произошло, Мадам, прерывисто дыша, подняла глаза на Филиппа, ища в его взгляде подтверждение того, что удивительная перемена и удивительный поцелуй не были сном.
Филипп д'Арманьяк: - Если это сон, то молю Бога, чтобы пробуждение не наступило, - отозвался молодой человек. Все мучения, сомнения и волнения, заслуженные его не самой праведной и смиренной жизнью, окупились и были вознаграждены этим мигом, который казался ему пределом мечтаний. Если бы какой незримый враг нанес Филиппу смертельный удар, ему было бы не жаль умереть. Но молитвы шевалье оказались бесполезны, потому как в то мгновение, когда они с принцессой готовы были вновь слиться в едином поцелуе, должном уверить обоих в том, что все происходящее имеет место в действительности, а не в их воображении, - в это самое мгновение где-то неподалеку раздался звук, чересчур тихий для взрыва ядра, но и слишком громкий для хлопка шутихи, которым могли бы попугать гостей проказливые фавориты герцога Орлеанского. - Что... - вскинул голову шевалье де Лоррен, настороженно озираясь по сторонам.
Генриетта Анна: - Не фейерверк.. Мы отказались от него последнюю минуту.. – растеряно произнесла она, перебирая в уме возможные причины такого шума, но реальность к ее большому сожалению опередила невинные догадки касательно «шутих» фаворитов ее супруга. Вслед за хлопком последовало минутное затишье, а затем со стороны лужайки отчетливо послышались стоны и крики о помощи. Все внутри Мадам похолодело от страха и еще больше – от ужасной догадки , озарившей ее. Взрыв! Странный хлопок был не чем иным как взрывом, пускай и не большим, но взрывом! И где же – в Пале-Рояля, в резиденции брата короля и при таком стечении гостей и членов королевской фамилии. И после покушения на августейшего кузена, о котором столь перешептывались при дворе в резиденции его брата прогремел взрыв! - Бог мой, Филипп, это взрыв! – и Генриетта Анна обернулась к шевалье и на ее лице отразился ужас и нарастающая паника. Скорость, с которой происходили последние события сбили с толку Мадам и она так и застыла на месте, не до конца еще осознавая что произошло – не в силах сделать и шагу от шокирующего события в ее собственном доме, Генриетта в изумлении перевела взгляд с шевалье в строну лужайки, а затем обратно. Но опять или снова, еще одна ужасная догадка обожгла ее сознание и вывела герцогиню из шокового состояния. - Дети! Филипп, мои дети, они могли пострадать! Матерь Божья, мои дети, - и тут уже Мадам дала, наконец, волю свои чувствам и не в силах более сдерживать себя, она бросилась в строну выхода из боскета.
полная версия страницы