Форум » Королевские Резиденции » Эпизод "Альсидиана" третий акт » Ответить
Эпизод "Альсидиана" третий акт
Chantal Duvivier: Время: 18 сентября, 1664 года. После полудня, вечер, ночь. Место действия: Версаль, Королевская Опера в северном крыле дворца. Участники эпизода: музыканты, танцоры и зрители, а так же слуги и челядь.
Ответов - 71, стр:
1 2 3 4 All
Chantal Duvivier: Поглядев в лицо шевалье, Шанталь с удивлением заметила, что несмотря на все им виденное, он все еще продолжает надеется. Даа, - подумала девушка, - истинно говорят, что надежда умирает последней. Кажется, я ее и убила. В какой то момент мадемуазель Дювивье даже пожалела де Лоррена, настолько у него был несчастный и растерянный вид. После слов фрейлины ее высочества, он явно был не в себе. Шанталь с легким удивлением посмотрела вслед уходящему непонятно куда де Лоррену. Что он делает? - Пронеслось у нее в голове. Благо распорядитель торжеств его высочества вовремя спас ситуацию. Это, наверное, и называется полный шок. - Покачала головой Дювивье. - Но все же я себе не прощу, если пропущу такое зрелище. Просто не прощу! Надо во что бы то ни было попасть на это встречу. Держу пари, что это будет совершенно знаменательное событие. С такими мыслями герцогиня Монгредьен направилась поближе к сцене. Третий акт должен был вот-вот начаться.
Мигель де Гарсиа: ООС. - Написано совместно с м-ль Адилье. Но в основном мое))) В антракте, между вторым и третьим действиями балета, герцог де Гарсиа вывел Николетту из душного зала, увидев, что девушка чувствует себя не очень хорошо, и к тому же истомлена скучным представлением. -Фи, какая это пошлость!- поминутно морщила носик юная актриса, отпуская презрительные реплики по поводу сюжетной линии балета. –Никогда не видела более скучного спектакля! И танцы… ну разве это танцы? Ходят как заведенные под музыку, только ручками еле-еле касаются друг друга! Вот, я видела в детстве, на Пасху в деревне… - ударилась было Николетта в воспоминания, но тут же прикрыла рот веером, встретив пристальный взгляд герцога. -- То, что вы видели, держите, пожалуйста, при себе, - тихо шепнул ей Мигель, едва касаясь своими губами ушка Николетты. – Не желаете ли вы, миледи, выпить вина? – спросил он, дабы переменить тему разговора. -Отчего же нет? – улыбнулась Николетта. – Рада буду, если вы принесете мне бокал, Ваша Светлость! Только, умоляю, белого или розового. От красного у меня все горло сводит… - деланно вздохнула она. -- Хорошо, - как можно более миролюбиво согласился герцог, хотя, к слову сказать, капризы этой очаровательной комедиантки давно свели его с ума. Ненадолго оставив свою «леди» одну, он вернулся с подносом, на котором стояли два хрустальных фужера с белым вином. Сделав маленький глоток, Николетта недовольно поморщилась, и тут же закрыла рот рукой, как будто почувствовала дурноту, хотя на самом деле ее дурнота была плодом исключительно богатого на преувеличения воображения юной сумасбродной актрисы. -Господи… Герцог, вы хотите меня отравить? -- Что вы, миледи, у меня и в мыслях не было ничего подобного, - ослепительно улыбнулся Мигель-Карлос,и, залпом осушив свой бокал, поставил его на место. Затем он столь же спокойно и хладнокровно допил ее вино. -- Вот видите… Если я не умру до вечера, то и с вами ничего не случится, очаровательная баронесса, - проговорил он, как бы подводя итог. -Черт побери… - смущенно прошептала Николетта. Как всегда, герцог решительно обезоружил ее, не позволив разгореться очередному скандалу, устроить который ей безумно хотелось. –С чего вы взяли, герцог, что мне будет приятно увидеть вас мертвым? -- Разумеется, нет, ведь я еще не составил завещание… Неизвестно, в какую сторону вырулила бы эта тема разговора, если бы Мигель не увидел медленно приближающуюся к нему кузину. Невысокая, хрупкая юная королева выглядела напуганной и расстроенной. Казалось, она очень несчастна, несчастна до такой степени, что вот-вот разрыдается в голос. И только врожденная испанская гордость не позволяла королеве дать волю своим эмоциям. -- Добрый вечер, кузен, - проговорила Мария-Тереза, протягивая красавцу-родственнику руку для поцелуя, и почти спокойным, царственным голосом поинтересовалась: -Как вам нравится представление? -- Я нахожу его унылым и однообразным без непосредственного участия Вашего Величества, - любезно произнес Мигель, слегка покривив душой, как того требовали уважение и родственная любовь к кузине. Королева вздохнула, и в глазах ее показались слезы. Герцог был достаточно умен и проницателен, чтобы догадаться, чем именно расстроена прелестная юная инфанта. Она страдала от невнимания супруга, которое король Людовик, казалось, совершенно открыто демонстрировал своей жене. Это несправедливо, решил герцог, если истинной королевой бала становится фаворитка, а настоящая королева скромно сидит в зале, едва сдерживая слезы и довольствуясь скромным местом зрительницы. -- Должна огорчить вас, любезный герцог, но я не любительница подобных развлечений, - с болью в голосе сказала королева. – Но Его Величеству это нравится, и его воля для меня закон. Герцог несколько минут молча смотрел на эту излишне терпеливую женщину, менее всех на свете заслужившую судьбу покинутой жены, но как никто другой несшей свой крест с достойным уважения и восхищения мужеством, необычным для такого нежного создания, как юная испанская принцесса. Эта женщина была единственной в своем роде, и кроме того, она была королевой, его кузиной, обманывать которую было неприлично и недостойно. И потому он не стал потакать игре Николетты… -- Позвольте вам представить мою воспитанницу, Ваше Величество. Николетта Адилье, актриса Королевской труппы. Весьма талантливая, и безмерно очаровательная юная особа. -Рада быть представленной Вашему Величеству, -Николетта учтиво присела в реверансе, хотя ее капризное сердечко не разделяло отношения герцога к королеве Франции. В глубине души Николетте хотелось закатить какую-нибудь истерику, и только тяжелый взгляд Мигеля, направленный прямо в сердце, кое-как охлаждал ее пыл. Мигелю безумно захотелось как-нибудь помочь своей царственной кузине, хотя бы на время облегчить ее боль. Как мужчина, он не мог не восхищаться красотой Атенаис де Монтеспан, но как близкий друг королевы недолюбливал женщину, которая открыто унижала его кузину. Положение дел не должно оставаться таким, каково оно есть...
Moliere: ООС Гм. Возвращение блудного попугая? В отличие от пышных одеяний придворных, алый костюм демона, в котором Мольер вынужден был потеть во втором акте, вовсе не был предназначен для того, чтобы подчеркнуть фигуру его владельца. К тайному облегчению комендианта, в третьем акте, долженствовавшем изображать триумф Альсидианы и Полександра, не участвовали ни корсары, ни пороки, ни демоны, а потому Мольер, в модном платье и в тщательно завитом каштановом парике, с тростью в руках и улыбкой на полных губах, хоть и остался за кулисами в качестве распорядителя, но чувствовал себя при этом куда вольготнее. Никто из его актеров не споткнулся, не перепутал свои места и не поделился ни с кем своими взглядами на комедиантов-любителей, а Арманда и Тереза-Маркиза даже удостоились высочайшей похвалы. Если бы не косые взгляды некоторых придворных, стремившихся угодить королеве-матери, да явная недоброжелательность титулованных святош, Мольер может и принял бы на веру клятвы его тезки Люлли, что единственная причина, по которой либретто не было заказано ему, это слишком яркое воспоминание о главной героине «Элидской принцессы». Заметив среди суетившихся между зеркал придворных еще одного из своих хулителей, Мольер низко поклонился. Что ни говори, сколько бы эти господа не талдычили о том, что он не достоен их внимания, любой из них пришел бы в раж, вздумай он их не заметить. Впрочем, еще со «Смешных жеманниц» было ясно, что замечать их стоило – замечать и переносить на сцену во всем их блеске. До тех пор, пока его величество продолжал считать себя не первым среди дворян, как его отец и другие предки, а чем-то куда более близким к божеству, Мольер мог высмеивать почти что кого угодно.
Расин: Расин опоздал. Частично - по объективным причинам. Частично - по субъективным. Сейчас состояние Жана описать было сложно - он еще не отошел от успеха Александра, от неожиданного расположения Короля - и, вместе с тем - болезненно ревновал Короля своим коллегаи, и, sans logique, прежде всего - своему другу. Тому, благодаря которому Александр и появился на сет... НЕТ! Не так! Александр Великий, кроме отца - Мольера, имел и мать - женщину, с первого взгляда поразившую Жана... Тереза, маркиза подмостков... весь цинизм Расина рухнул в бездонную пропасть при виде этой звезды... Он всегда отдавал предпочтение дамам более молодым; Тереза была старше него... но страсть,закусив удмла, уже мчалась вперед, в неизвестное будущее. Он пришел не ради Мольера, балета и даже короля - он пришел ради Терезтт...
Тереза Дюпарк: Тереза Маркиза наконец то вошла за кулисы и сняв с головы венок бросила его на пол. Тяжёлый позолоченый венец изображающий золотые лавровые листья гулко стукнулся об пол и от него отскочило несколько листочков. Голова раскалывалась от боли. Маркиза прижала пальцы к вискам. Перед глазами прыгали тысячи мошек. Ещё никогда она не чувствовала себя такой разбитой и уставшей. Эти бесконечные репетиции и склоки с Амандой делали своё дело. К тому же с утра Тереза так ничего и не съела. - Маркиза, чёрт бы тебя побрал, дай пройти! - крикнула ей госпожа де Бри, высокая черноволосая дама, одетая пастушкой. Она бесцеремонно толкнула Терезу и прошла к одному из зеркал, которое было поставлено прямо на пол и прислонено к стене. Духи с запахом розы, которыми обильно надушила свой наряд де Бри ещё больше разожгли в голове Маркизы боль. - Чёрт бы тебя побрал, дура! - не осталась в долгу Тереза, неловкими движениями рук, снимая с себя наряд. Её роль на этом выступлении была закончена и теперь должен был последовать долгожданный отдых. Завидев поблизости Мольера Тереза поспешила скрыться. Ей сейчас так не хотелось не с кем разговаривать, что Маркиза была готова на всё. Ах как глупо скрываться от кого то во дворце короля! Там где все на виду у всех! Вот и сейчас судьба подстроила для Терезы Маркизы новую встречу..
Расин: Вообще-то, жизнь Жака была довольно странной - перманентно сжимая и останавливая его она никогда не становилася на пути действительно важных мечтаний... Наоборот - подчас его жизнь выдавала ему очень неожиданные подарки... Ее фигурка, как молния, сверкнула в широкой галереее, и Жак бросился туда. Хоть на миг быть рядом с ней - это делало его счастливейшими из смертных.
Тереза Дюпарк: " Быстрее убежать бы.. Быстрее! Прочь отсюда!" - крутилась в голове одна единственная спасительная мысль. Тереза поспешно переоделась за одной из многочисленных ширм, которые были расставлены за кулисами и предназначались для актрис и актёров. Переоделась поспешно, исколов себе все пальцы булавками и крючками и стремительным шагом устремилась по галерее прочь от огней представления. Маркиза остановилась только тогда когда дышать стало трудно. Девушка прислонилась спиной к стене силясь успокоить рвущееся из груди сердце. " Вот так вот сходят с ума, " - подумалось ей - " От того что ты не можешь найти себе места, потому что везде ты чувствуешь себя лишним.. Вот с чего бы это я так разнервничалась! Сам король посмотрел на меня и даже улыбнулся и я вместо того, что бы сейчас пытаться ещё раз попасться ему на глаза, прячусь как дурочка где то в темноте галереи, только потому что у меня вдруг голова разболелась! Подумаешь, какая неженка!" Тереза старалась распалить себя, заставить вернуться, хотя бы для того что бы похвастаться перед Мольером своими успехами и продолжить просить его оставить ей роль Като в " Смешных жеманницах ", но не могла и шагу сделать. Тут её послышались тихие шаги. Кто то направлялся к ней, причём несмотря на тишину шаги были уверенными и казалось принадлежали человеку, который шёл именно куда то, а не просто прогуливался. И цель его пути была рядом. Маркиза почему то была уверена что ищут именно её. " Если это Мольер, я сейчас начну кричать, если это Арманда я всё таки вырву её пару клочков её рыжих волос, как и обещала, " - стала в уме прикидывать Маркиза - " Если это Гро Рене заставлю его принести мне чего то поесть.. Ну, а если это какой то шевалье.. Гм.. Ему же хуже." Но это оказался не Арманда, которая в этот момент пререкалась с госпожой дю Бри, и не Гро Рене и не шевалье и даже не Мольер, хотя к Мольеру этот господин имел самое прямое отношение. Это был Расин.
Расин: Антураж был соответствующий. По ту сторону кулис гулко шумело возбужденное людское море, этот шум доносился сюда - так буря бушует за стенами замка. Здесь же не было никого, кроме них. -Сударыня, я видел Ваш триумф! - безбожно солгал Жан - Именно Ваш, ничеей больше. Даже Ангелы и музы замерли, чтобы насладиться Вашей игрой! - и он протянул ей небольшой, но оттого еще более красивый букетик.
Тереза Дюпарк: " Ах вот это кто...И почему у меня всегда не хватает сил прогнать его? Потому что он мне нравится.. Может быть. А может быть я испытываю к нему какие то иные чувства.. Даже уже и не знаю.. Что то не то со мной твориться, это уж точно" - подумала Тереза и протянув руку взяла букетик. - Благодарю, месье Расин, - ответила она с улыбкой. Сейчас они оказались в таком месте, будто бы специально предназначенном для свиданий тайных и явных. - Вы сегодня как то особенно оживлены, месье. Какова же причина этого? Может быть вам удалось написать новую пьесу, которая достойна глаз самого короля? - спросила Маркиза посмотрев Жану прямо в глаза. " Почему мне так нравятся его глаза? Их цвет не похожь не на один.. Полно Тереза, да не влюбилась ли ты? Ещё тогда, при первой вашей с ним встрече? Да нет! Не может этого быть.."
Олимпия де Сен-Леже: -- Это вызов? – мрачно переспросила Олимпия, когда Анри д’Аллюэн покинул помещение. -- Как видите… - вздохнул Бернар, в душе негодуя против поведения этого наглеца. Это он, маркиз, имел полное моральное право вызвать на дуэль мужчину, обнаруженного им в уборной Олимпии, да еще и при таких странных обстоятельствах. -- Что он сделал вам? – еще раз переспросил д’Андижос. – Почему вы плакали? -- Я все сказала… - Олимпия не собиралась открывать этому человеку свою душу, несмотря на то, что он так много для нее сделал, и даже сейчас продолжал ее любить. -- Не хотите признаваться – не признавайтесь. Дело ваше, - он приблизился к девушке, осторожно взял ее за руку, притянул к себе. Ее прекрасные темные глаза выразительно смотрели на Бернара, и мужчина внезапно почувствовал себя неловко. Он обидел ее. Обидел женщину, которую любит… -- Простите меня, Олимпия, -Бернар обнял ее за узкие плечи, ласково погладил густые рыжие локоны. – Я был резок с вами. Вы не заслужили… -- Вы будете драться? – полюбопытствовала девушка. -- Да. Буду. Дело чести, - вздохнул маркиз, и ему показалось, что земля уходит у него из-под ног, так странно, одурманивающе действовала на него красота принцессы Ориенской. – За вас, Олимпия, и жизнь не жалко отдать. -- Я не кровожадна. Мне не нужна, ни ваша жизнь, ни жизнь этого человека, - отметила Олимпия. Несмотря на то, что Бернару была присуща характерная для темпераментных южан излишняя пылкость и невоздержанность (он нередко позволял себе грубости, неразумные выходки, особенно в подпитии, что с ним случалось тоже нередко), но все же принцесса Ориенская чувствовала себя защищенной, находясь рядом с ним. Бернар д’Андижос красив, дьявольски привлекателен, без памяти влюблен в нее, Олимпию, чего же ей еще надо для счастья? Кстати, он и прекрасный любовник… Тем не менее, она прекрасно понимала, что не любит маркиза, а только проводит с ним время, тогда как душа ее странным образом рвалась к Шомбергу, который принес ей только странную боль и глубокое отчаяние. -- Простите меня… - повторил Бернар, и поцеловав руку любимой, бросил на нее полный нежности и раскаяния взгляд, но она никоим образом не отреагировала. Бернар вышел из комнаты, прекрасно зная, что Олимпия не бросится за ним следом.
Расин: -О нет, сегодня я радуюсь вовсе не своим успехам - Жан обожал ее улыбку, она была его найбольшей наградой. Когда Тереза улыбалась, Жан забывал все, и даже триумф "Александра" становился чем-то несущественным, как найденый на улице су - не своим, а Вашим. Вы не только впечатлили сегодня Короля и публику - вы поразили меня и вдохновили. Знайте же, что бы я не написал, это будет посвящено Вам! Все это Расин говорил тоном, удерживающимся на тончайшей грани между светской любезностью и чем-то большим. Но он не играл; действительно, живущее в нем чувство уже было достаточно сильным.
Moliere: Заметив Терезу-Маркизу, Мольер скривился, как от зубной боли. С момента появления в труппе Арманды, танцовщица словно с ума сошла. И хоть бы речь шла о ревности! Нет, каждой надо было выставить себя лучшей актрисой труппы, из-за чего язвительная г-жа Дебри взялась носить при себе позолоченные бутафорские яблоки, а ему самому приходилось вводить две любовных линии в каждую пьесу. Хуже того, Арманда настояла на танцевальной партии в балете, а Тереза-Маркиза уже заводила разговор о комической роли. Плакать хотелось, но что ж – вызывать рыдания это ее амплуа, тут она не имеет равных. Раздражение тут же покинуло его и он огляделся в поисках Лагранжа, с коим всегда можно было поделиться новой остротой.
Филипп д'Арманьяк: Хотя Филипп был не в духе, боязнь не угодить Его Величеству была сильнее, поэтому все, что от него требовалось на сцене, он выполнил. Как бы ни хотелось все бросить и предаться гневу или же, не тратя попусту время, вызвать этого нахального немца, осмелившегося перейти ему дорогу, перспектива - в худшем случае - отправиться в ссылку, в лучшем - получить выговор или же простое созерцание нахмуренных бровей венценосного артиста, не прельщала шевалье де Лоррена. Послушно, хоть и без нисходившего на него в иные моменты пыла, исполнив все па, молодой человек быстро покинул кулисы, чтобы сбросить с себя костюм пастушка. По дороге он сорвал с головы венок и поранил ладонь проволокой, на которой крепились цветы, так что его сценический костюм оказался выпачканным кровью и тем более требовал перемены, несмотря на то, что некоторые юные особы успели бросить на фаворита герцога Орлеанского, облаченного в аркадский наряд, одобрительные взгляды. Филипп не знал, куда ему податься - отправиться в Пале-Рояль и запереться в собственных комнатах, а там все равно, что на это скажет принц или его брат, если они вообще заметят его отсутствие; или же пойти за кулисы и попытаться поссориться с Шомбергом, после чего потребовать немедленно устроить поединок и тем самым не допустить его свидания с Генриеттой следующим утром. Последний вариант показался сгоравшему от ревности юноше куда привлекательнее, а потому, едва застегнув камзол и даже не удосужившись покрыть голову париком, он вернулся обратно. Герцог с герцогиней танцевали вместе с королем, Шомберг же пропал из поля зрения своего соперника, который вспомнил все ругательства, которые нахватался от отца, посетившего в свое время не один парижский кабак. Шевалье не терпелось выплеснуть ярость на ком-нибудь или чем-нибудь, но приходилось сдерживаться - в ненависти, равно как и в мести, нельзя было распыляться. К тому же поблизости оказался человек, никак не заслуживавший попреков или оскорблений, даже со стороны одолеваемого злостью Лоррена. - Месье Мольер, рад видеть вас нынче, - Филипп, решив долго не задерживаться в обществе такого же, как и он, протеже принца, через силу улыбнулся драматургу.
Moliere: При виде шевалье де Лоррена Мольер торопливо снял шляпу и поклонился. Даже не будь он привычен отмечать любые изменения в лицах вышестоящих, для того, чтобы заметить настроение молодого придворного, особой наблюдательности не требовалось. Не дай ему Бог попасться на глаза его величеству, тот не переносил нахмуренных бровей в собственном присутствии – если, конечно, они не отражались в его зеркале. Ответив на приветствие со всем подобающим подобострастием, Мольер сразу рассыпался в комплиментах танцевальному искусству короля, принца, принцессы и самого шевалье, привычно лавируя между необходимостью уверить придворного, что превзойти высокопоставленных любителей невозможно, и в то же время не уподобить этих последних профессиональным танцорам.
Филипп д'Арманьяк: Кратко поблагодарив драматурга за лестные слова, произведшие бы на него более ощутимый эффект, будь он спокоен, Лоррен предпочел сменить тему. - Простите, я совсем отвлекся от второго акта и не видел, как танцевали вы, - как бы ни пытался Филипп поддерживать вид благодушной непринужденности, его нервное состояние отразилось в нетерпеливых движениях рук, теребивших перевязь, и постоянном оглядывании по сторонам. Шомберг словно испарился, среди множества лиц шевалье не мог разглядеть крепкой фигуры маршала. - Надеюсь, вы извините мне такое небрежение к таланту. Но смею вас заверить, месье Мольер, все ваши пьесы я посещаю исправно... Сын обойщика, умевший остроумно высмеять привычки своего века и в стихах, и в прозе, вызывал у лотарингского принца уважение, близкое к восхищению.
Moliere: Мольер, здраво ставивший собственные упражнения под покровительством Мельпомены не выше чем комический талант Терезы-Маркизы, улыбнулся. – В таком случае, вам можно только позавидовать, ваша светлость. Вы имели удовольствие как почтить своим вниманием то, что могло с натяжкой, того стоить, так и пропустить то, что его отнюдь не заслуживало. А поскольку я, увы, подобной возможности не имею, то только созерцание талантов подобных вашему утешает меня в моей невольной необходимости быть свидетелем собственной бездарности. Он снова поклонился и, решив разбавить лесть некоторой толикой здравого смысла, поинтересовался, – Вы кого-то ищете, ваша светлость? С любым другим собеседником он счел бы, что виновницей его рассеянности была Тереза-Маркиза, г-жа Дебри или, что греха таить, Арманда, но с фаворитом герцога Орлеанского подобное было маловероятно.
Филипп д'Арманьяк: - Да, пожалуй... Вы не видели маршала... маршала Шомберга? И вообще, что вы о нем думаете? Более сдерживаться Филипп не мог. Хранить все в себе было самым разумным поведением при дворе, но когда в душе кипят страсти, которые не всегда умеешь обуздывать, нет ничего лучше понимающего собеседника. Не раскрывая сути своих претензий к красавцу военному, шевалье сделал отчаянную попытку вызнать хоть что-нибудь, что могло бы ему впоследствии пригодиться. - Он недавно здесь, но вы всегда в крусе всех событий, месье Мольер.
Moliere: Мольер с откровенным изумлением взглянул на шевалье де Лоррена. Что он, комедиант, думал о маршале де Шомберге? Положим, он действительно обратил внимание на новое лицо при Дворе и разузнал о том все, что мог, еще до того, как ее высочество почтила его столь длительным разговором – но что он думал? Какое вообще могло быть мнение у ничтожного комедианта, пусть даже пользующегося покровительством высочайших особ? - Маршал, мне кажется, уединился с какой-то дамой в ее уборной, – сказал он осторожно. Не то, чтобы имя дамы ему было неизвестно – попробуй скрыть что-нибудь в тесном мирке кулис – но называть его он не стал. Арманда, понятное дело, сразу же приписала закрывшуюся дверь делам амурным, но сам Мольер сомневался: маршал только что появился при Дворе, влюбиться за такое короткое время могла разве что пятнадцатилетняя девчонка, а для восстановления старой связи место и время было бы выбрано исключительно неподходящее. Хотя… Мольер кинул на фаворита еще один взгляд, куда более внимательный. Шевалье де Лоррен выглядел так, словно от его, Мольера, ответа зависела по меньшей мере судьба королевства, и он понизил голос, добавляя: – Вы же знаете женщин, ваша светлость: ту, что не привлекает блеск золота, очаровывает блеск клинка. В оркестре запели флейты, и Мольер прищурился, пытаясь разглядеть в толпе высокопоставленных танцоров Арманду.
Людовик XIV: Далекий в этот час от закулисных интриг и словесных, а может и не только словесных, поединков, Его Величество наслождался танцем и собою в танце в неменьшей степени. Завершительный акт "Альсидианы" представлял собой наиболее интересную часть, не только как счастливое завершение сюжета постановки в виде встречи и соединения Альсидианы и Полександра, но и как недвусмысленный дуэт Людовика XIV и его фаворитки де Монтеспан, утвержденной на эту роль самим королем. Сей дуэт вызывал наибольшее количество толков в этот вечер и недовольство обеих королев. Не заботясь об этом, Луи-Полександр уже достиг заветного острова, где его ждала прекрасная Альсидиана. Людовик бросил на фаворитку многозначительный взгляд, в котором сообщалось все, что он думал по поводу сегодняшнего балета, включая ее назначение, а так же и то, что следует думать об этом ей самой, учитывая недавнюю ссору.
Анри де Шомберг: Несмотря на то, что балет еще продолжался, за кулисами стоял неумолчный шум. То и дело раздавались приглушенные смешки, реплики, вздохи, сопровождавшие действие на сцене. Шелест платьев, чей-то мелодичный смех, плеск вина - все это создавало атмосферу праздничной эйфории. Маршал покинул будуар принцессы де Ориенскойс некоторым облегчением. Он задел чувства девушки, которую видел всего второй раз в своей жизни, но так и не успел разобраться, чем именно. Все же он пошлет ей букет цветов с извинениями... да, так будет лучше. Анри не любил оставлять после себя сожаления и горечь. Кивком головы он поклонился в ответ Мольеру, о котором слышал довольно лестные отзывы, пока был в Венеции. Герцог с удивлением заметил беседовавшего с драматургом шевалье де Лоррена. Удивительным был не факт их разговора, но лицо шевалье, выказывавшее плохо скрываемую досаду. Может, это было следствием пятен на костюме фаворита герцога Орлеанского, а может, чем-то еще. Судя по тому, как многие придворные дамы и кавалеры, а также танцоры королевского театра столпились у выхода на сцену, третий акт подходил к своей кульминации,Слышались произносимые шепотом сакраментальные имена Его Величества и мадам де Монтеспан. Шомберг окинул взглядом происходившее, и оценив свои шансы увидеть сцену равными нулю, решил вернуться на свое место в зале.
Филипп д'Арманьяк: - Да уж, - мрачно отозвался шевалье. - Женщины... Разочарование сквозило теперь во всем облике молодого человека. Принцесса обманула его - и Филиппа мало волновало, что обещаний его возлюбленная не давала никаких, а намеки были тем хороши при дворе, что истолковывать их можно было по-всякому, тем самым временно избавляя себя от скуки. Однако ему сейчас было не до упражнений в остроте ума. Теперь же его обидчик, не ведая того, какую рану самолюбию Лоррена нанесла любезность и впечатлительность герцога д'Аллюэна, исчез из виду. Обильная пища для сплетен, которую подавал придворным нынешний спектакль, казалась Филиппу безвкусной. От суетного мельтешения перед глазами множества лиц, лент, масок, бутафории у него закружилась голова, а запах самых разнообразных духов вызывал дурноту. На слабое здоровье или девичью чувствительность шевалье пожаловаться не мог, но нервное напряжение делало свое дело лучше самого бездарного лекаря, применяющего кровопускание к больному чахоткой или раненому. - Уйдем отсюда, месье, - обратился он к Мольеру. Он сам не понимал, почему позвал за собой этого человека, но чувствовал, что, останься он сейчас один, совершенно потеряет над собой контроль и сотворит нечто непоправимое.
Генриетта Анна: В мире существовало только одно место, где чета Орлеанских не пыталась строить козни друг другу и этим местом была сцена. Каждый из этой пары желал выглядеть безупречно хотя бы в иллюзорном мире далеких стран и времен, а потому именно на подмостках королевского театра в Версале Филипп и Генриетта Анна выглядели идеальной парой, прекрасно дополняющей друг друга. Тем более, что ни он, ни она не желали портить настроение свою августейшему родственнику королю Франции. А потому главенствующая пара среди пастухов и пастушек с изяществом и легкостью исполняла свою партию, приветствуя царственного Полександра, прибывшего на остров Альсидианы и несмотря на то, что формально пастушка-Генриетта на сцене игра роль менее важную, чем мадам де Монтеспан, герцогиня спокойно простила ей эти минуты превосходства. Закончив свои партии герцог с герцогиней заняли свои позиции, уступая место временам года.
Людовик XIV: Маркиза ответила улыбкой на взгляд своего венценосного возлюбленного. Ее глаза горели от радости, но она больше глядела в зал, чем на Людовика, что было не трудно объяснить некоторыми качествами ее характера, в числе которых было самолюбие, уступающее разве что самолюбию самого монарха, честолюбие и жажда постоянного, а лучше - скандального внимания к своей особе. Людовик прощал любовнице эти слабости, хотя порой, к его неудовольствию, она не слишком умело их скрывала даже перед ним. Луи взял маркизу за руку и повел сквозь расступающиеся ряды пестрой массовки, отдающей почести Полександру и Альсидиане. В первых рядах танцовщиков и танцовщиц свои партии исполняли принц и принцесса Орлеанская, которые были только пастухами стад, принадлежащих королеве Альсидиане. Как и прочие, король теперь ожидал появления времен года - одних из самых прекрасных дам, укращающих двор короля-солнце, ярчайших лучей, преумножающих его сияние. Луи с улыбкой удовлетворения ожидал финала и льстивых, но заслуженных им оваций, завершая последние па и пируэты вместе с маркизой де Монтеспан, ставшей главной целью для сплетен сегодняшнего вечера.
Медея-Женевьева: -Я несказанно счастлива, что мне предстоит танцевать на одной сцене с его величеством и с Вами, Ваше высочество,- растерянно, силясь собрать воедино улетучившиеся мысли, пробормотала девушка. -Что? Милейшая, увы, я не расслышал ваших слов. Потрудитесь повторить!- Его высочество герцог Орлеанский, изобразив на лице жалость по поводу собственной рассеянности, наклонился, подставляя высокородное ухо к губам испуганной мадемуазель Одиже. А та действительно была напугана. Вкрадчивый голос, подчёркнутая деланность и манерность, улыбка, значение которой было практически неопределяемое, …Что скрывалось за ней - добродушие или ехидство? Девушка, словно лань, попавшая в капкан, сделала попытку высвободиться. Попытка оказалась безуспешной. Принц, в ожидании ответа, нетерпеливо постукивал высокими каблуками. Мадемуазель вновь повторила свои слова, приправив их всевозможными комплиментами, вложив в обращение ровно столько же уважения и пиетета, как если бы разговаривала с самим королём. Герцог, падкий на лесть, довольно закивал головой. Взмахнув рукой, он предложил юной фрейлине полюбоваться кружевами, которые спадали с манжет мягкими фалдами. Женевьева подняла на принца глаза, полные детского восторга. - О, Ваше Высочество! - Они так филигранны, так изящны, словно морозные узоры на окне в рождественскую ночь! Мне никогда не доводилось видеть работу более тонкую и более прекрасную! Принц хмыкнул и, откровенно игнорируя окружающих их придворных и этикет, придвинулся ещё ближе. У Женевьевы от нестерпимого пряного аромата защекотало в носу и, она, впустую силясь сдержать порывы, чихнула. Лёгкий смешок, по праву принадлежавшей герцогине Орлеанской, застал девушку в тот момент, когда она, украдкой вытирала рукавом кончик носа. Принц мгновенно отвернулся и принялся щебетать с супругой. Воспользовавшись моментом, Женевьева выскользнула из ловушки, в которую так внезапно попала, и смешалась со стайкой фрейлин. Уже через мгновение она оказалась на сцене. Танцуя руку об руку с шевалье де Лорреном, мадемуазель была как в тумане. Всё смешалось в одну невообразимую картину, но девушка не ощущала более ни страха, ни смятения. Сцена версальского театра казалась ей панацеей от нападок и шпилек.
Chantal Duvivier: Все это время Шанталь аккуратно выглядывала из-за кулис, наблюдая за королем и мадам де Монтеспан, принцем и принцессой и другими придворными. Шевалье в роли пастушка немало позабавил девушку. Интересно, кто переложил ему эту роль? Что может быть более не сочетаемым, чем де Лоррен и пастушок? - С сарказмом подумала она. Время появления на сцене самой Шанталь приближалось. Она еще раз осмотрела свой золотой наряд, расправляя невидимые глазу складочки на платье. Мадемуазель Дювивье неожиданно вспомнила про инцидент с новой фрейлиной ее высочества, которая прямо сейчас выступала на сцене в компании шевалье. Уж чье, чье а ее выступление нельзя назвать блестящим. - Презрительно улыбнулась герцогиня. На самом деле молодая особа танцевала довольно прилично, но признать это было для Шанталь невозможным. Тут мадемуазель Дювивье вспомнила о своих партнершах по танцу. Герцогиня де Бриссак уже стояла рядом, принцесса Ориенская тоже направлялась к ним. Что это с ней? - Кинув взгляд на принцессу подумала Шанталь. Но так как Олимпия уже приближалась к ней, герцогиня Монгредьен благоразумно решила ничего вслух не говорить, а лишь улыбнувшись почтительно кивнула. Фрейлина ее величества королевы, исполняющая роль зимы, тоже уже приближалась к стоящим девушкам. Музыканты заиграли новую мелодию и все времена года выплыли на сцену. Шанталь танцевала легко, ноги будто бы летели над зеркальным паркетом. Делая грациаозные па, она украдкой наблюдала за своими партнершами.
Moliere: Филипп д'Арманьяк Шевалье де Лоррен выглядел настолько несчастным, что Мольер невольно усомнился в своих выводах. Может, Арманда была права, и маршала с принцессой Ориенской связывало нечто большее, чем можно было бы предположить на первый взгляд. Но с другой стороны, причем здесь шевалье? – Конечно же, ваша светлость. К некоторому удивлению Мольера, молодой человек направился не в сторону выхода, а дальше за декорации, где громоздились сложные переплетения веревок и рычагов, составлявшие сценические машины знаменитого Вигарани.
Филипп д'Арманьяк: Филипп слабо представлял куда направляется и уж конечно не дал бы вразумительный ответ на вопрос, что он забыл среди рычагов и колес, приводивших в движение декорации на сцене. Уйти подальше от шума, попытаться понять, что делать дальше, - вот что сейчас его волновало. Так же как и желание выяснить, что ждать от Генриетты. - Месье Мольер, как вы думаете, история про де Гиша прав... - молодой человек резко развернулся к драматургу, задев пораненой рукой металлический прут-составную часть одной из чудо-машин, - правдива? Они были любовниками, или Гиш просто дурак, выставлявший свою страсть напоказ? Обеспокоенный своими переживаниями, Лоррен поначалу не придал значения груде белой ткани, видневшейся между стеной и перегородками, скрывавшими от глаз публики и праздношатающихся за кулисами технические приспособления театрального мира Версаля. Находившееся позади Мольера, это пышное облако в полутьме можно было принять за чехол или покрывало. Однако для таких предметов ткань слишком блестела, этого не мог не заметить даже шевалье. Дожидаясь ответа Мольера, Филипп, переводивший взгляд со своего спутника на предмет позади него и обратно, решил удовлетворить свое любопытство, после того как мнение драматурга будет озвучено.
Moliere: Мольер, знакомый с декорациями и театральными машинами намного лучше своего собеседника, тоже заметил невесть откуда взявшуюся груду белой ткани, но, вынужденный следить за тем, чтобы не оказаться ненароком к тому спиной, не мог изучить ее повнимательнее. Ломая голову, что же такое мог выкинуть Вигарани в последний момент, он чуть было не сказал шевалье чистую правду, но не успел он открыть рот, как вдруг словно луч солнца проник в его сознание. Ах вот оно что! Ай да маршал! – Помилуйте, ваша светлость, – пробормотал он, отчаянно пытаясь собраться с мыслями, – ну что я знаю о подобных делах?
Анри де Шомберг: - Ну что, граф, много ли я упустил? - Шомберг уселся на свое место рядом с графом де Монтенем, - Кстати, что нового при дворе? Я чувствую себя чужеземцем... столько новых лиц. - О... так вы не слышали о последних новстях, маршал? - приглушенный голос Монтеня звучал еще более завораживающе, - Весь Версаль только и говорит о таинственном происшествии на королевской охоте этим утром. - Ну... возможно, до Парижа эти слухи не успели дойти, - стараясь раззадорить желание графа посплетничать, Шомберг намеренно принял безразличный вид. - Что вы, конечно же! Это же совершенно секретно! - Х-м... обычно именно слухи с такой вывеской получают самое скорейшее распространение, - улыбнулся Анри. - О нет, только не это происшествие! В нем замешан сам король, вы понимате? - Монтень приглушил свой голос так, что даже сидевший рядом с ним Шомберг едва мог расслышать его. - Учтите, Монтень, я не возьму на себя труд дальнейшего распространения этой новости... Вы же знаете, как я ленив. - Только поэтому я и осмелюсь поведать вам о ней, маршал... я полагаюсь на ваше молчание. Граф искоса посмотрел на разносившего напитки лакея, на сидевших поблизости придворных и, удостоверившись, что они с маршалом находились в достаточном отдалении от всех, не торопясь рассказал об утреннем инцинденте под аккомпанимент королевского оркестра, отыгрывавшего последние такты третьего акта.
Филипп д'Арманьяк: - Вы всегда в курсе всех событий, месье, - Филипп прихватил Мольера за плечи и разве что не встряхнул. - Не отпирайтесь... Это очень важно, поверьте. Шевалье, который зачастую считал ниже своего достоинства принести заслуженные извинения, теперь умолял сына королевского обойщика, как будто ответ того решал его собственную жизнь.
Moliere: Мольер решительно покачал головой. Слухов всегда много, на любой вкус, а истина, если и лежит где-то посередине, то уж точно не в одиночестве. К тому же, ничтожному комедианту не следует рассказывать сильным мира сего то, чего им не хочется услышать – по меньшей мере, пока кто-то более сильный не готов взять вас под свое покровительство. Ни его величество ни его высочество не озаботились его судьбой настолько, чтобы защитить «Тартюфа»… – По моему скромному мнению, ваша светлость, ничего там не было, ни для одной стороны, ни для другой. Вы же знаете, что такое двор: казаться – все, а быть – ничто. Если граф де Гиш решил изобразить Бэкингема, не следует заключать, что ему повезло стать и Мазарини, а если ее высочество вздумала, говоря театральным языком, подыграть в этой мизансцене, то занавес над нею давно упал. Как ни интересовало Мольера выражение лица шевалье, поднять глаза он не решился: как бы расстроен тот не был и какими бы актерскими способностями не обладал он сам, скрыть возбуждение от подобной новости было нелегко. Шевалье де Лоррен ревнует принцессу! Арманда со стула упадет!
Филипп д'Арманьяк: Филипп уже было обрадовался, когда драматург высказал свое "скромное мнение", однако ремарка относительно театральных порывов принцессы снова вогнала его в отчаянье. Общие слова, ничего конкретного... Но что теперь думать о Гише, он далеко, благодаря маршалу де Граммону, которому надоело видеть, как его сын своим безрассудным упрямством забивает гвозди в собственный гроб. На место пылкого воздыхателя герцогини Орлеанской пришел еще один смельчак, и шансов добиться взаимности у шевалье де Лоррена становилось все меньше и меньше. - Думаете, упал? - мрачно спросил молодой человек, однако делиться своими горестями дальше не решился. Выпустив Мольера, шевалье отошел в сторону, туда, где несколько мгновений раньше высмотрел странную груду ткани. Хотя в этой части машинного отделения света было совсем немного, зрение никак не могло обмануть Филиппа: перед ним лежала женщина, судя по украшенному лепестками и прочими балетными атрибутами платью, выступавшая сегодня на одной сцене с королем. - Бог мой... Опустившись на одно колено, шевалье осторожно повернул незнакомку, до того лежавшую на боку, лицом к себе. Ошибиться было невозможно: перед ним была невеста маркиза де Лувуа, которую тот недавно представил Его Величеству. - Мольер, что с... - закончить свой вопрос фаворит герцога Орлеанского не смог, увидев на боку у мадемуазель де Сувре темневшее пятно.
Олимпия де Сен-Леже: Олимпия была великолепной танцовщицей, и мастерством своим, пожалуй, даже не уступала некоторым придворным балеринам, и сейчас она старалась быть на высоте, дабы не осрамиться перед Его Величеством. Разумеется, минувшие неприятности - странный разговор с Шомбергом, сцена ревности маркиза - оставили глубокий след в ее душе, но чисто внешне очаровательная принцесса старалась не показывать своего настроения. Танцевала она замечательно, с неизменной, предписанной правилами хорошего тона улыбкой на губах, и единственным, что настораживало в ней, был немного странный взгляд. Она смотрела вдаль, стараясь отыскать среди зрителей своего прекрасного мучителя, который сам того не зная, болезненно задел ее за живое. Возможно, он даже не видел ее сейчас...
Moliere: Ответный кивок Мольера остался, скорее всего, незамеченным его молодым собеседником, но комедиант и думать забыл о графе де Гише и о принцессе, когда таинственная груда белой ткани внезапно оказалась лежащей на полу женщиной. При виде ярко-алого пятна, расплывшегося на ее платье, ему едва не стало дурно, и он невольно шарахнулся прочь. – Б-б-боже мой, – пробормотал он, пытаясь одновременно перекреститься и сплюнуть. Актеры – народ суеверный, а худшего предзнаменования чем труп за кулисами и представить себе нельзя. – Это, как ее, Невинность? Мадемуазель де Вувре? ООС: По-моему, в то время такой марки вина еще не существовало :)
Филипп д'Арманьяк: Удивительным образом сумев собраться мыслями, Филипп вспомнил, как его отец, прославившийся в молодости буйными попойками и не оставивший до конца эту лихую привычку, нащупывал на шее у своих напившихся до бесчувствия собутыльников артерию, дабы убедиться, что чрезмерные возлияния не отправили их в царство теней. Жизнь в девушке билась совсем слабо, и все-таки она не была мертва. - Да не стойте же вы, словно жена Лота, Мольер, - огрызнулся шевалье. - Лучше помогите мне. Молодой человек осторожно приподнял голову мадемуазель де Сувре и положил к себе на колени. - Здесь ведь должен быть доктор?
Анри де Шомберг: По мере того, как Монтень рассказывал маршалу историю о покушении на короля, добавляя в нее все больше пикантных подробностей, брови д'Алюэна медлено сдвигались к переносице. Однако, по окончании рассказа он вновь напустил на себя безразличный вид и насмешливо заметил: - Похоже, что после балета в этой истории будут замешаны драконы и херувимы, что там было... стрела? - он нетерпеливо махнул кружевным платком лакею и взял с подноса бокал с вином, - Советую не увлекаться сказочными историями, граф. Если конечно не хотите стать затребованным рассказщиком в салоне де Скюдери или у моей матушки, герцогини д'Отфор. - Вы не верите? - Ни единому слову... тем более, это не подстверждено самим королем. - Я всегда знал, маршал, что вы верите только своим глазам... увы, - разочарованно протянул де Монтень. Шомберг допил вино и поднялся со своего места. - Там танцует молодая особа, которая успела заинтересовать меня прежде вашей истории, друг мой. Простите меня, возможно, в другое время я бы придал вашим словам больше внимания, - Анри улыбнулся, - Я обещал принести ей цветы... - Да, безусловно, - пробормотал граф с понимающим взглядом. Шомберг воспользовался всеобщим ажиотажем и шумом апплодисментов, адресованных прелестницам двора, исполнявшим партии Времен Года. Он прошел меж рядов возбужденно обсуждавших па и костюмы танцовщиц придворных и вернулся за кулисы. Рассказ де Монтеня насторожил его. Конечно же, в нем была изрядная доля вымысла. Но суть оставалась - на короля было совершено покушение, и сейчас место маршала было рядом с государем. Возможно, следствие уже началось... Да, это объясняло появление большего, чем обычно числа мушкетеров господина де Терье на подъезде к Версалю. И все же... было ли этого достаточно?
Moliere: Филипп д'Арманьяк – Доктор? – растерянно пробормотал Мольер, – да, конечно же, доктор. Он повернулся и заторопился обратно к сцене. Доктор, значит, она не мертва? Вряд ли шевалье вздумалось бы дотрагиваться до трупа, хотя кто их знает, дворян? Все они дерутся что ни день… Но вроде девушкам такое не полагается… Кто же ее так? Мольер беспомощно огляделся, в тщетных поисках королевского лекаря или, на худой конец, Тарьи. Каким бы дурным ни было его мнение о медицине в целом и каждом отдельном докторе в частности, сейчас он был бы только счастлив узреть одну из смехотворных высокопарных фигур в черном. Цирюльник подошел бы еще лучше, только откуда здесь взяться цирюльнику? ООС: Если мадемуазель Тарья не появится, то следующим постом я вернусь к шевалье де Лоррену с доктором (лучшим НПСом при дворе, разумеется!). Если кто хочет заметить мой потерянный вид и присоединиться, милости прошу.
Филипп д'Арманьяк: Филиппу не оставалось ничего иного, как пребывать в том же положении, стараясь поддерживать мадемуазель де Сувре таким образом, чтобы не спровоцировать очередного кровотечения. Впрочем, он не знал, сколько времени девушка пролежала раненой за кулисами и сколько ей оставалось жить - бледность ее лица могла бы обмануть многих. Испытывая потребность что-то сделать, шевалье достал из кармана платок и приложил его к боку несчастной. Ткань немедленно пропиталась кровью - а значит, удар был нанесен не так давно. - Ну где же он... - нервозный вопрос молодого человека был обращен в пустоту. Странно, в этом помещении не было ни одной живой души, как будто любопытство придворных ограничивалось только подмостками. Думать об этом, однако, долго не приходилось, куда больше Филиппа интересовало, кому могла помешать Сувре, эта невинность...
Moliere: Не успел Мольер подумать, что, пожалуй, придется обратиться к одному из сновавших туда-сюда лакеев, как на его плечо легла мягкая женская рука и до боли знакомый голос спросил: – Что-то случилось, дружок? Мольер с облегчением повернулся к Мадлен Бежар. Пусть она не танцевала в балете, потеряла былую красоту и давно не была его любовницей, лучшего друга у него не было. – Там труп, только это, может, не труп, – торопливо сказал он. – Нужно врача какого-нибудь… Глаза Мадлен расширились и она быстро огляделась по сторонам. Проследив за ее взглядом, Мольер не мог не заметить, как старательно все на них не смотрели, и понял, что говорил слишком громко. – Идем, – приказала Мадлен, и потянула его за собой. Не успел он сообразить, что происходит, как она подозвала госпожу Дебри, прошептала ей что-то на ухо, и та поспешила прочь. Еще мгновение, и к ним присоединилась Арманда, которую Мадлен подманила повелительным жестом. – Где? – шепотом спросила Мадлен, и когда Мольер ткнул пальцем в сторону театральных машин, приказала, – Дождешься Катрин, с врачом, скажешь им, чтобы шли туда. Поняла? Не дожидаясь ответа, она дернула Мольера за руку и минуту спустя стояла на коленях рядом с шевалье де Лорреном. – Врач сейчас будет, ваша светлость. Вы позволите, я посмотрю пока? Вроде что-то знаю, всякое видеть приходилось… ООС Если кто хочет, обратите внимание на нашу с г-жой Бежар мизансцену и присоединяйтесь. Хотя из зала, где, судя по всему, сейчас находится маршал, нас вряд ли видно…
Филипп д'Арманьяк: Не переставая поддерживать Анну, шевалье с нескрываемым интересом разглядывал женщину, о которой Беврон, хихикая не переставая, словно глупая девчонка, порассказал ему немало любопытного. В частности, упорно муссировавшийся слух о том, будто мадам Бежар выдала собственную дочь за ее родного отца. "Редко о ком-то из нас можно с виду сказать такое", - подумал Филипп, так до конца не убежденный в истинности слов своего приятеля. - Удар был нанесен недавно, наверное, поэтому до сих пор никто ее не обнаружил... Вы видели ее на сцене? В то время как подруга Мольера колдовала над пострадавшей, шевалье рискнул вновь оглянуться по сторонам. Никаких следов борьбы он не заметил. Лишь небольшой кусок белой ткани зацепился за одну из балок, поддерживавшую искуственную стену. - Месье Мольер, будьте добры, займите мое место. Дождавшись, когда голова бедняжки Сувре окажется на коленях у достойного литератора, Филипп поднялся и подошел поближе к заинтересовавшей его перекладине. Несмотря на свой немалый рост, дотянуться до свисавшей с нее ткани он не мог, а потому вынужден был вынуть из ножен шпагу и подцепить ее острием легкую материю, точно такую же, в которую была одета невеста Лувуа. - Смотрите... - шевалье де Лоррен поднес свою добычу почти к самому лицу Мольера.
Moliere: Мольер, послушно принявший себе на колени голову девушки и получивший тем самым возможность убедиться, что она-таки была жива, следил за действиями шевалье де Лоррена с нескрываемым интересом. – Это от платья оторвалось? Тут он сообразил, за что же зацепилась ткань, и, бесцеремонно спихнув свою ношу Мадлен, поспешил к скрытой декорациями железной лесенке. – Она, должно быть, с облака свалилась, – пояснил он через плечо, залезая на первую перекладину, – когда декорации сменились. Они же складываются, облака. Но что бы ей там делать? Разве что ее на балконе прикончили… то есть, ударили… Мадлен задрала голову. – Там балкон есть, – пояснила она в сторону шевалье, – без перил, чтобы до машин добраться было можно. Если на нее там напали, она могла на облако упасть, то есть, на машину такую, она облако изображает. Ткань натянута, а когда облако больше не нужно, она складывается. Ваша светлость. Мольер добрался, наконец, до описываемого актрисой балкона. В царящей за кулисами полутьме никаких следов борьбы видно не было, но, проведя пальцем по неровным доскам, он нащупал что-то мокрое и чуть не свалился вниз. – Там… там кровь, – пробормотал он. Как по команде, оркестр смолк и из зала послышались бурные аплодисменты, плавно, как и полагается на королевских балетах, переходящие в овацию.
Филипп д'Арманьяк: Недолго думая, шевалье последовал примеру Мольера и забрался на балкон. Вид с него на машинное отделение открывался еще более необычный, чем внизу. - Черт раздери всех устроителей этих адских штуковин, - пробормотал Филипп себе под нос, окидывая взглядом вращавшиеся гигантские шестеренки, возносившие над головами участников балета сияющее солнце. - Если бы она упала туда, - молодой человек кивнул в сторону работающих механизмов, - это было бы еще хуже... Не пожелав для себя самого подобной участи, шевалье де Лоррен на всякий случай ухватился за очередную перекладину. Не отпуская этот импровизированный поручень, он приблизился к месту, где стоял Мольер, и провел рукой по доске. Кровь, определенно кровь... - И что же теперь делать? - Филипп откровенно растерялся. Одно дело, проткнуть противника на дуэли или от души избить обидчика из сословия попроще, другое же - обнаружить жертву убийства или покушения на таковое. То, что пострадавшая была будущей невесткой военного министра, придавало делу особо важный характер. Место же происшествия наводило на мысли о более страшном преступлении. Хотя чем убийцам короля могла бы помешать эта девчонка?..
Moliere: Мольер поднес к губам палец и кивнул в сторону сцены. Конечно, радующий сердце каждого актера гул аплодисментов и приглушил голос шевалье, но доктор мог уже и появиться, а с ним, скорее всего, не только Арманда и г-жа Дебри. После покушения на охоте, о котором вовсю болтали не только придворные, но и слуги, чудом избежавшая смерти девушка наводила на неприятные мысли. – Мадемуазель совсем недавно при дворе? – деловито спросил он. – Я что-то ее не припоминаю… Вопрос о том, что делать, он предпочел оставить без внимания, списав его на растерянность собеседника. Девушка жива, значит, скоро сама все расскажет – да и кому, тоже понятно: недаром Ла Рейни сидел чуть ли ни в первом ряду. Кто-нибудь его да позовет… Самого же актера сейчас куда больше интересовало, что он потом сможет рассказать о происшедшем. ООС: Я полагаю, прочие гг. придворные могут последовать за врачом, г-жой Дебри и Армандой и тоже найти труп…
Провидение: Весть о раненой или даже убитой девушке начала, подобно пожару в сухом лесу, распространяться среди слуг и придворных благодаря стараниям госпожи Дебри и Арманды, которые сочли своим долгом поделиться новостью с некоторыми из своих знакомых. Те в свою очередь решили последовать их примеру и к моменту, когда Антуан Валло, лечащий врач его величества, наконец в сопровождении Арманды и Дебри достиг места, где находилась девушка, ему пришлось просто пробиваться сквозь толпу придворных и слуг. Склонившись над несчастной, голова которой все еще лежала на коленях Мадлен Бежар, доктор прикоснулся к ее шее. Пульс едва прощупывался, темное пятно на боку девушки медленно расширялось. - Немедленно принесите мне какую-нибудь ткань и побольше. - Приказал он одному из лакеев, которые стояли среди все прибывающей толпы. Ткань была пренесена и Валло быстрыми и умелыми движениями крепко перевязал ею бок мадемуазель де Сувре. - Ее надо немедленно отнести в покои! Здесь я помочь не могу. Нужны соответствующие условия. Надо сообщить его величеству и, боюсь, прервать балет.
Генриетта Анна: Третий акт подходил к завершению и после Времен года на сцену предстояло выйти праздничным группам, которые символизировали разнообразные увеселения на райском острове Альсидианы – Атенаис. Благо, при этом присутствие группы пастухов не требовалось и Генриетта в сопровождении мужа незаметно удалились со сцены. Но едва герцог и герцогиня оказались за кулисами, их пару немедленно окружила свита, которая на разный лад пыталась что-то рассказать. Генриетта Анна привычно приготовилась принимать комплименты своему таланту, но то, что она услышала повергло Мадам в состояние легкого шока. - Мадам, Вы не представляете что произошло! Там нашли мертвую девушку, она вся в крови, - округлив глаза от страха, одна из фрейлин настойчиво пыталась первой донести известие до своей госпожи и жестами пыталась показать где именно произошло это событие, но еще одна придворная дама, резко одернув товарку за кружевную оборку рукава поспешила ее поправить. - Не лги, та девушка жива, я своими глазами видела, как мэтр Валло перевязывал ее рану. Там много крови, но она жива, Ваша светлость, жива. Но Бог мой, какая дикость! – эмоционально добавила она и фрейлины снова с жаром принялись обсуждать проишествие. Герцогиня удивленно переводила взгляд с одной дамы на другую и с трудом верила в из слова. Покушение здесь, в версальском театре? Нет, такое просто невозможно, да и кровавые расправы были совсем не в духе французского двора, где больше предпочитали яд. Но окончательно сосредоточиться и привести свои мысли в порядок сейчас герцогине было сложно: сразу несколько дам присоединились к ним, желая добавить «живописные» детали происшествия и тем самым заслужить внимание Мадам. К тому же, вокруг герцога Орлеанского, который не успел отдалиться от супруги, с неменьшим жаром обсуждали те же события его прихвостни и судя по выражению лица мужа, Генриетта поняла что он удивлен не меньше ее. - Кто та девушка? – для начала переспросила герцогиня, задавая вопрос скорее толпе, чем кому-то конкретному.
Филипп д'Арманьяк: - Черт, сколько их набежало... Прямо как стервятники, не находите, месье Мольер? Драматург и шевалье не успели спуститься с балкона, как кулисы заполонились любопытствующими. - Даю голову на отсечение, лишь единицам жаль эту Сувре... Она только на днях был представлена Его Величеству, - запоздало ответил он Мольеру. - Не слишком приметная особа, во всяком случае, была таковой до сегодняшнего вечера. Что-то я расчувствовался, подумал Филипп, отнеся непривычную жалостливость на счет своих расстроенных нервов. Хотя неизвестно, найди несчастную кто-то другой, испытывал бы он такое же сочувствие. Вновь очутившись внизу, шевалье де Лоррен заприметил в толпе напряженное лицо Ла Рейни, что-то говорившего на ухо своему помощнику, который своим скромным коричневым платьем и вытянутой физиономией напоминал гигантского таракана. Помощник молча кивнул и, получив распоряжения начальника, поспешил прочь. - Позвольте... позвольте пройти... - лавируя между галдящими дамами и кавалерами, префект парижской полиции не без труда добрался до мадемуазель де Сувре, находившейся под охраной мэтра Валло и Мадлен Бежар. - Как она здесь оказалась? Кто ее обнаружил? Когда это произошло? Есть свидетели? Валло лишь развел руками в ответ на этот град вопросов, мадам Бежар же хотела открыть рот, однако Филипп ее опередил, ухватив Ла Рейни за рукав. - Месье префект, это мы с месье Мольером нашли ее.
Chantal Duvivier: Упоенная своим успехом на сцене, Шанталь впорхнула вслед за их высочествами за кулисы. В ушах все еще стоял шум аплодисментов. Выступление явно удалось и несмотря на долгое ожидание, мадемуазель Дювивье была довольна своим выступлением. Сперва герцогиня даже и не поняла почему все вокруг взволнованы, списав это на присущую придворным привычку обсуждать каждое движение выступающих. Однако уже через минуту она поняла, что абсолютно все обсуждают какую то девушку. Она подошла поближе к принцессе и услышала как фрейлины рассказывают ей про эту самую особу. Шанталь так и не поняла, была ли та убита или нет, слухи как всегда разнились, но было ясно одно - то, о чем говорили еще со вчерашнего дня теперь стало очевидным. При дворе его величества творилось что-то очень нехорошее. Если это действительно покушение, то почему на какую то девушку? - Недоуменно подумала герцогиня Монгредьен. Взглядом она поискала короля, который уже тоже, должно быть, узнал о случившемся.
Moliere: Мольер, которому хотелось бы притянуть к себе и получше изучить сложное переплетение веревок и досок, изображавшее облако, вынужден быть последовать вниз за шевалье. Если следы крови найдутся и на нем, его объяснение не только окажется единственно возможным, но и позволит определить время нападения – в последний раз облако появлялось в середине третьего акта, да и сложилось совсем недавно… – Кому бы могло потребоваться ее убивать? – пробормотал он себе под нос, в ответ на пояснение шевалье, испытывая легкий укол совести оттого, что и он тоже не испытывал особой жалости к неизвестной ему девушке. Вот если бы на ее месте была мадемуазель де Лавальер… ее и впрямь легко было пожалеть: мало того, что король столь очевидно перенес свои чувства на другую, но еще и заставил бывшую фаворитку принять участие в ее триумфе… Нет, хорошо, что у бедняжки нашелся какой-то повод передать свою роль, и хорошо, что мадемуазель де Сувре смогла с ней справиться… Тут он застыл в нелепой позе – одна нога на перекладине, другая нашаривает следующую – пораженный пришедшей ему в голову мыслью. О том, что танцевать роль Невинности должна была Лавальер, знали все – но вот о том, что ей удалось от этой роли отказаться, знало куда меньшее количество людей… Он глянул вниз, на собравшихся вокруг пострадавшей придворных, и впрямь похожих на стервятников, на пробиравшегося сквозь толпу Ла Рейни, и снова стал спускаться. – «Panem et circenses», – ответил он. – И если первым можно пресытиться, то вторым – никогда. Следуя за своим молодым собеседником, которому, казалось, не составляло ни малейшего труда пробраться сквозь заинтересованную толпу, Мольер мысленно пытался составить список людей, знавших о замене. Конечно, тайной она никогда не была… В этот момент шевалье де Лоррен назвал его имя, и все тут же обернулись к ним. – Право? – Взгляд Ла Рейни скользнул по шевалье и тут же сместился к нему, и у актера возникло пренеприятнейшее ощущение, что префект понимает его едва ли не лучше чем он сам. – В таком случае я прошу вас обоих пройти… ну в какую-нибудь уборную с этим господином и подождать меня. Ла Рейни кивнул в сторону еще одного из своих приспешников, возникшего словно бы ниоткуда. – Я сделаю все, что будет в моих силах, чтобы не задержаться, ваша милость. Но на всякий случай, прошу вас – вас обоих! – никому ничего не рассказывать. Ни слова, ни полслова. Ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра. Вы меня понимаете? После двадцати лет на сцене Мольер слишком хорошо владел своим лицом, чтобы на нем отразились испытываемые им чувства, но ничего дружеского в его кивке не было. ООС Мои извинения, но вряд ли префект захочет, чтобы обнаруженные нами улики стали общеизвестными. Так что мы вынуждены вас покинуть. Отсюда деловой вопрос – мадемуазель Дювивье, не стоит ли создать для нас с шевалье отдельный эпизод и, возможно, перенести в него все наше действие? Ведь в этом мы совершенно ни с кем не пересекаемся…
Анри де Шомберг: Апплодисменты, возгласы одобрения, даже несколько выкриков на бис звучали словно средиземноморский дождь по весне - шумно, хлестко и звонко... На какое-то время маршал даже перестал думать о мрачных событиях королевской охоты. Кто-то улыбался ему, он слышал чьи-то приветствия и улыбался в ответ той дружелюбной теплой улыбкой, которую научился носить в Риме при папском дворе. За кулисами было еще более шумно, чем в зале. Шомберг удивился нерасторопности распорядителя балета. Подумать только, ведь эти голоса заглушали даже оркестр! Маршал осмотрел диспозицию. В зале находились чета Орлеанских, вернувшиеся со сцены блистательные красавицы, исполнявшие Времна Года, незнакомые еще маршалу пастухи, пастушки, пираты. Анри грациозно поправил свой камзол, зажал шляпу под локтем и подошел к герцогу Орлеанскому. Входило ли в его намерения засвидетельствовать почтение брату Его Величества, или же он пытался встретить еще раз за этот вечер взгляд прекрасных глаз Ее Высочества герцогини Орлеанской? На лице Шомберга просто светилась улыбка, когда он склонился в поклоне перед Первыми Пастухом и Пастушкой. - Ваше Высочество! Честь имею, герцог д'Аллюэн. Его Высочество, занятый вниманием, оказываемым его костюму со стороны его придворных, слегка повернул голову в сторону Шомберга и любезно взмахнул кружевным рукавом. Его лентам и воздушным кружевам могла позавидовать самая изящная модница. Шомберг склонился еще в одном поклоне перед герцогиней Орлеанской, не подавая однако вида, что ожидал ее благосклонности. К счастью, в этот момент со сцены выходил король. Внимание всех мгновенно переключилось с герцога и герцогини Орлеанских на Его Величество. ОСС - Пардон, я кажется, вывел со сцены Его Величество. Если это несколько рано, прошу поправить меня.
Провидение: Быстро переговорив со своими людьми и отдав шепотом несколько приказаний, Ла Рейни направился в сторону уборной, куда уже пошли Мольер и шевалье де Лоррен. Краем глаза он увидел, что лакеи уже спешат с носилками к месту, где лежала мадемуазель де Сувре. Ее быстро водрузили на носилки и в сопровождении придворного лекаря Валло быстро унесли. Помочь префект тут уже ничем не мог. Быстро войдя в уборную, он осторожно прикрыл дверь. - У нас сейчас не так много времени. - Сказал префект, переводя взгляд с придворного драматурга на фаворита принца. - Поэтому прошу вас кратко и четко рассказать что вы видели и слышали.
Людовик XIV: Шумные рукоплескания были лучшим фимиамом для царственного самолюбия, которое в этот вечер в высшей степени удовлетворилось, и монарх даже сумел на какое-то время забыть о недавних мрачных событиях, так беспокоивших его и весь двор в последние несколько дней. Ослепляя всех своим сиянием, король-солнце прошел за кулисы, под несмолкающие овации, вслед за блестящими пастухами и пастушками, которым достались первые комплименты закулисных наблюдателей. Его Величество почти сразу заметил посреди толпы герцога д'Аллюэна, хотя его здесь увидеть он ожидал менее всего. Людовик кивнул своей спутнице, которая только в эту минуту переставала быть королевой, и видимо с большой неохотой отвыкала от этой роли. Поклонившись, маркиза послушно отошла в сторону, принимая комплименты местных угодников. - Маршал! - король сделал приветственный жест герцогу, - Вы как нельзя более кстати. Вам понравился балет? - скорее формальности ради спросил Людовик, куда более желая распросить маршала о его длительной поездке, хотя и успех балета доставлял Его величеству большое удовольствие. - Рад Вас видеть, мой друг. Приходите сегодня. Вы должны мне рассказать, что же произошло с вами за эти полгода. Но что это за шум, герцог? - король с удивлением оглядывался по сторонам, пытаясь понять, отчего вокруг такая суматоха, при том, что она создается не вокруг Его величества с его успехом на балете, и не вокруг его блистательной фаворитки. - Что здесь происходит?
Филипп д'Арманьяк: - Мы с месье Мольером отошли в сторону от остальной толпы, чтобы спокойно побеседовать, - начал Филипп, посчитав, что взаимные вежливые расшаркивания сейчас будут совершенно ни к чему, - и оказались в машинном отделении. Я случайно заметил какую-то груду ткани, которая в действительности оказалась мадемуазель де Сувре. Она лежала в стороне, под балконом... если вы осмотрите помещение, то увидите его... так вот, видимо, на нее напали наверху, потому что мы с месье Мольером увидели там на досках кровь. Шевалье де Лоррен обернулся к драматургу, как бы прося подтвердить свои слова. Тот согласно кивнул. - Рана у нее совсем свежая, так что напали на нее не очень давно, - добавил молодой человек, ни одна из дуэлей которого не была обойдена вниманием господина префекта.
Анри де Шомберг: Сияющая улыбка на лице Его Величества уже через мгновение после появления за кулисами исчезла. Он был серьезен и краток. Если Шомберг и сомневался в правдивости рассказа об охоте, то сейчас, видя глаза своего государя, понимал, что не ошибся в своих подозрениях. - Ваше Величество! Я счастлив снова видеть Вас! - маршал склонился в глубоком поклоне перед королем, - Прекрасный балет! Превосходные партии... Вы превзошли самого себя в танце. Анри только мельком видел короля на сцене, но был искренне уверен, что Его Величество исполнил свою партию как нельзя лучше. Внезапно Его Величество сменил тему и пригласил маршала на вечер. - Непременно, Ваше Величество, только, право же, не позволяйте мне изливать обиду на судьбу за то, что последние пол-года мне пришлось задыхаться в салонах и гостинных с дипломатически правильной миной на лице. Я рад, что Ваше Величество нашли более достойного человека, чтобы представлять Ваши интересы в Венеции. Что касается официального отчета от господина де Сартра, секретаря посольства в Ватикане, то я представлю его Вам завтра днем, если Ваше Величество изволите принять меня. Шомберг снова поклонился Людовику. К своему удовлетворению он заметил знакомые искры улыбки в глазах монарха. Он не ошибся, слухи о самовозвеличивании короля-Солнца, как Его Величество начали прозывать при итальянских дворах, не оправдались. Шум и суета вокруг них становились все более навязчивыми. Взволнованные чем-то придворные даже не стеснялись присутствия самого короля. - Я узнаю, в чем дело, Ваше Величество и доложу Вам, - очертив своей шляпой круг в галантном поклоне, герцог д'Аллюэн отошел в направлении, откуда доносились громкие возгласы удивления и... страха.
Moliere: Филипп д'Арманьяк На протяжении рассказа шевалье Мольер ломал себе голову, как бы обойти приказ префекта не говорить ни слова, но когда молодой человек упомянул кровь на досках, он заметно побледнел. – Не раньше чем в середине третьего акта, – пробормотал он, вспоминая, как тцательно Вигарани выверяет время использования своих машин, – и не позже, чем после выхода Времен Года.
Филипп д'Арманьяк: Ла Рейни с нескрываемым любопытством посмотрел на драматурга. - Откуда вы знаете? Вы что-то слышали или даже видели? Где вы сами находились в этом время? Тон у начальника полиции был самый что ни на есть приказной, безотказно действовавший на подчиненных, равно как и на тех избранных, которых он допрашивал самолично. - Позвольте заметить, месье, что в это время мы с месье Мольером беседовали за кулисами... - вмешался шевалье де Лоррен. Некогда устроив погром в одном из парижских кабаков вместе с Эффиа и Бевроном и едва не отправив к праотцам хозяина заведения и его слугу, Филипп уже имел возможность беседовать с Ла Рейни и потому знал, каким до неприятного настойчивым может быть этот человек, и если бы не его тесная дружба с герцогом Орлеанским, молодой повеса в данный момент, вероятнее всего, находился бы на Мальте, если не в заключении. - Премного благодарен Вашей Милости, однако осведомленность месье Мольера не может не удивлять, - префект смерил того весьма выразительным взглядом. - Тем более при таких обстоятельствах.
Moliere: – Да вы с ума сошли, – возмутился поименованный драматург. – Если бы это я ее зарезал, вряд ли бы я стал в этом признаваться. Ничего я не видел и не слышал, а весь третий акт я провел за кулисами, у всех на виду, спросите кого угодно. Мрачный взгляд Ла Рейни заставил его отвести глаза и тут же объяснить свои выводы, присовокупив к ним пояснение, что на балкон над сценой попасть было не так просто. По мере рассказа лицо префекта прояснялось, пока на нем не появилось что-то напоминающее улыбку. – Это очень интересно, сударь. Если на балкон так сложно попасть, то может, мы сможем узнать, кто ее туда заманил и, может быть даже, как. – А что, она сама не расскажет? – отпарировал Мольер и тут же спохватился, – Или она… Ла Рейни покачал головой. – Вопросы здесь задаю я, сударь. Но… подобного рода падения часто плохо сказываются на памяти, да и в любом случае, это было бы ее слово против другого. Я предпочитаю иметь дело с фактами, а не с людьми. Префект снова повернулся к шевалье де Лоррену. – Нет ли у вас каких-либо соображений, кому она могла помешать?
Филипп д'Арманьяк: Филипп отрицательно покачал головой. - Нет, месье. Мадемуазель де Сувре была представлена Его Величеству на недавней охоте, Летелье прочит ее в жены своему сыну - это, пожалуй, все, что мне о ней известно. При необходимости Ла Рейни умел так буравить своих собеседников взглядом, что те предпочли бы провалиться сквозь землю. Только врожденная гордыня - и никак не непричастность к покушению - мешала шевалье опустить глаза. - Она и отличиться-то не успела... Даже не знаю толком, как она попала в балет, на репетициях я ее ни разу не видел... И тогда фаворита осенила догадка: ведь Сувре была наряжена Невинностью, а эта роль предназначалась Лавальер. Что если ее приняли за любовницу короля? Или же сама Луизон решила подставить девушку... да нет, это глупость, думал Филипп, чистейшей воды глупость, Лавальер будет заливаться слезами, но сама и мухи не обидит. - Ее роль была... Шевалье обернулся к Мольеру, который, видимо, угадал, что собирается сказать молодой человек. - Что ее роль? - нетерпеливо спросил Ла Рейни. - Не знаю, месье префект, насколько это имеет значение в данном деле... мадемуазель де Сувре получила роль, которую репетировала мадемуазель де Лавальер.
Moliere: Когда проницательный взгляд Ла Рейни снова обратился на него, комедиант торопливо кивнул головой, соглашаясь с умозаключениями шевалье, пусть тот и не стал выражать их вслух. Какая-то мадемуазель де Сувре не интересовала никого – но вот Лавальер… – Мадемуазель де Лавальер не смогла принять участие в балете, – пояснил он, – и ее роль была спешно отдана мадемуазель де Сувре. На следующий день после охоты. Судя по задумчивому выражению на лице Ла Рейни, тот думал о том же, о чем и сам Мольер – если покушение и впрямь должно было быть на мадемуазель де Лавальер, то запланировавший его не знал о замене. А стало быть, кто покинул Версаль сразу после охоты? Вопрос этог Ла Рейни задавать не стал, ограничившись еще одним приказом никому ни о чем не рассказывать. – И если вам придет в голову еще что-нибудь… – он перевел тяжелый взгляд с актера на шевалье де Лоррена, – потрудитесь поставить меня в известность. Хотя на первый взгляд, это происшествие не связано ни с какими другими… Он сделал многозначительную паузу.
Филипп д'Арманьяк: - Обязательно, месье. А что вы сами думаете обо всем этом? Шевалье де Лоррен не был бы собой, если бы не попытался надерзить собеседнику - нахальство в адрес которого, разумеется, не грозило тюремным заключением. - Мы с месье Мольером, полагаю, можем поинтересоваться, свидетелями чего стали. Ла Рейни поджал губы. Только что произошло серьезное преступление, а этот белобрысый юнец лезет не в свое дело. Как жаль, что нельзя его припугнуть как следует - герцог Орлеанский немедленно кинется с жалобами к августейшему брату, если кто-то хоть пальцем посмеет пригрозить его фавориту. Ну да это пока... - Можете, - сухо ответил префект. - Но потом. Пока же ни слова никому. Его Высочеству в том числе. Болтливость Месье была одной из причин, по которой король отказывался вводить брата в Совет, несмотря на протесты матери. Если же принц начнет на каждом шагу делиться подробностями покушения на девицу Сувре, это может существенно затруднить расследование и упредить злоумышленника, который, безусловно, имеет свободный доступ в Версаль или же держит здесь осведомителя. - Или же лучше посадить вас под арест, а, господа? - мрачно пошутил Ла Рейни, хотя в этом предложении угадывалось его искреннее желание упрятать под замок вероятную причину беспокойства в лице комедианта и придворного бездельника.
Moliere: Мольер мрачно промолчал. Посидев в свое время за решеткой и за долги и за нарушение общественного порядка, он склонен был воспринимать подобного рода шутки чересчур всерьез. Ла Рейни, впрочем, не обращал на него особого внимания, сосредоточив всю силу своей незаурядной личности на шевалье де Лоррене: – Вы можете дать мне в том слово, шевалье? – И, видимо, спохватившись, что его пренебрежение к простолюдину может быть неправильно понято, он взглянул и на Мольера тоже. – И вы, сударь? Комедиант кивнул. ООС Будем закругляться, шевалье?
Филипп д'Арманьяк: Дождавшись, когда шевалье де Лоррен соизволит утвердительно ответить на его вопрос-требование, Ла Рейни развернулся и быстро зашагал к выходу. Оказавшись у двери, он обернулся. - Усердно вспоминайте все детали, господа, они могут заинтересовать Его Величество, - с этими словами префект удалился. - Непременно, - пробормотал Филипп, когда Ла Рейни окончательно скрылся с глаз. Менее часа назад он изнывал от желания расправиться с маршалом де Шомбергом, не видя вокруг никого и ничего, а теперь на его голову свалилось это пренеприятнейшее происшествие. Шевалье знал, что у Ла Рейни хватка как у цепного пса, и он вытрясет душу из каждого встречного, пока не докопается до истины. - Полагаю, теперь нам остается лишь ждать, до чего докопается наш доблестный префект... Прошу прощения, месье Мольер, в некотором роде, из-за меня вы оказались в том злополучном месте и теперь втянуты в разбирательство. ООС: Да, уже пора, думаю. Быть может, Вы первый покинете уборную, а я останусь еще немного порвать на себе волоссы от досады? :-)
Мария - Терезия: После того, как Луи последовал за кулисы, Мария - Терезия встала, решив покинуть ложе и поздравить своего супруга с триумфальной победой. Любезно сообщим королеве-материо своем намерении, Мария-Терезия направилась за кулисы. Людовика невозможно было не увидеть среди окружавших его придворных. Своей царственной грацией и величественной походкой Его величество король казался яркой птицей среди остальных придворных, чьи пестрые одежды радужным каскадом обвалакивали кулисы. Его лицо сияло востогром, а глаза светились как никогда. Мария-Терезия сделала знак сопровождавшим ее дамам следовать за ней и направилась к царственному супругу. В тот момент началась оживленная суматоха. Воспользовавшись тем, что придворные расступились вокруг Людовика, королева, сложив веер, сделала несколько шажков в сторону мужа. Ее глаза молнующе мерцали, а губы сложились в очаровательную улыбку. Поймав его встревоженный взгляд, Мария-Терезия молвила: - Сир, поздравляю вас с победой! - От волнения, охватившего ее, ее голос немного дрогнул, что придало ее чуткому образу еще большее очарование. - Ваше величество скрывает в себе множество талантов, которые я и Ваши придворные могли сегодня увидеть. Я восхищена вами, сир!.
Moliere: Мольер, провожавший префекта встревоженным взглядом, не сразу понял, что сказал шевалье, а поняв, рассыпался в извинениях и протестах. – И потом, – закончил он, когда единственное, что ему оставалось сказать, это что ему нравилось находить трупы за сценой, – если бы не вы, то ее нашли бы мои актеры, и я оказался бы ответственным за это, уж не спрашивайте как. Так что вы, шевалье, можно сказать, сделали нам одолжение. Он снова поклонился своему собеседнику и, зная, что Мадлен, Арманда и все прочие с нетерпением ждут новостей, извинился, сослался на дела, ввернул какую-то шутку и откланялся.
Филипп д'Арманьяк: Филипп недолго после ухода Мольера оставался в уборной. Решив, что сейчас, во всеобщей суматохе, найти и спровоцировать Шомберга ему вряд ли удастся, он отложил встречу с маршалом на следующее утро. Теперь он знал наверняка, что застанет его в парке, когда тот будет шептать нежности принцессе. Именно этому шевалье де Лоррен твердо вознамерился помешать. Толпа за кулисами понемногу начала рассасываться, и молодой человек без лишнего шума покинул версальский театр. Если герцог Орлеанский будет спрашивать, почему он его не дождался после представления, думал Филипп, то он сошлется на дурноту и головокружение. Перед его жалобами на дурное самочувствие принц устоять был не в состоянии.
Людовик XIV: - Благодарю, маршал, - Луи приветливо улыбнулся, хотя отметил, что командировка не прошла маршалу даром, он совершенно потерял красноречие и его хватило только на скупой набор банальной лести. - Я с нетерпением буду ждать вашего рассказа. Не сомневаюсь в его любопытности. И отчета. Узнайте в чем там дело, герцог. Когда маршал, отвесив изящный поклон, ушел, к Людовику тут же приблизились разодетые господа и дамы, задействованные в эпизодических ролях балета и зрители, наблюдавшие за танцующим королем из зала. В царственные уши рекой полились заоблачные похвалы и изящнейшие в высшей степни комплименты. Но появление королевы со своими дамами заставило остальных почтительно расступиться. Луи был несколько удивлен, что королева прошла за кулисы, где обычно ее величество бывала редким гостем, но он был удивлен весьма приятно. - Благодарю вас, ваше величество. Жажда вашего восхищения толкает меня на подвиги, - Людовик галантно склонился к руке королевы и поцеловал ее.
Провидение: Встревоженный разговором с шевалье де Лорреном и Мольером, Ла Рейни решил немедля поговорить об этом с королем. Покушавшийся мог быть все еще здесь, а соответственно угрожать жизни и его величества. Возле короля уже столпилось изрядное количество придворных, что было неудивительно, однако очень мешало будущему разговору. Более того, рядом стояла ее величество королева, а уж при ней просить короля отойти было еще большим неприличием, чем просто прервать беседу короля с подданными. Ла Рейни закусил губу. Ситуация была более чем неприятной. Префекта и так не очень жаловали при дворе, а уж после его предложения королю могли и вовсе возненавидеть. Но Никола это в данный момент волновало в последнюю очередь. Главным было здоровье его величества. Поэтому уже не колеблясь Ла Рейни приблизился к королю и отвесил самый низкий и почтительный поклон на какой был способен. - Сир, - негромко сказал он, - я прошу прощения за дерзость, но мне срочно надо говорить с вашим величеством. К сожалению это не терпит отлагательства.
Мария - Терезия: Мария-Терезия с благодарностью улыбнулась своему царственному супругу за такой знак внимания. Это было так редко, у Луи было слишком много дел, от которых зависела и судьба государства, и также положение двора. Но когда король обращался с должным вниманием к своей супруге, Марии-Терезии было столь приятно, что она не могла скрыть восхитительного блеска в своих глазах. Ее мягкие губы вновь тронула улыбка, а лицо светилось от счастья. - Иного предлоложить нельзя, сир, вы всегда бесподобны в своих делах и поступках! Благодарю вас за ваш комплемент. Королева грациозно распахнула веер, обмахиваясь им. В этот момент их разговор прервал Ла Рейни, с большим почтением подойдя к королю и изложив судь важного дела, которое не терпело отлагательств. Мария-Терезия обернулась, обаривая его любезным взглядом. В глубине сердца она почувствовала волнения, но поступила так, как требовал этикет. Королева взглянула на Людовика, дав ему понять, что не смеет мешать его делам и отпускает его. При этом ее глаза не сводили взора с лица короля. Сопровождавшие королеву дамы, услышав слова Ла Рейни, встревоженно переглянулись, и приблизились к королеве.
Провидение: Его величество с явным неудовольствием оторвался от разговора с королевой и смерил Ла Рейни холодным взглядом. Но поглядев на лицо префекта внимательнее, его величество увидел, что дело, кажется, было действительно серьезным. Брови Людовика грозно нахмурились. - Прошу меня простить, ваше величество. - Король почтительно поклонился своей супруге и отошел с префектом в сторону. Меж тем шум все нарастал и его величеству это нравилось все меньше и меньше. - Что случилось, сударь? - Сухо поинтересовался Луи XIV. - Боюсь, что нечто весьма серьезное, сир. - Ответствовал префект. - Недавно за кулисами обнаружили мадемуазель де Сувре. - Понизив голос почти до шепота сказал Никола. - Мертва? - Коротко поинтересовался король. По лицу его величества понять его чувства было невозможно, но префект, достаточно долго знавший короля интуитивно почувствовал, что Людовик взволнован. - Нет. - Покачал головой Ла Рейни. - Пока нет. - Поспешно добавил он. - Врачи делают все, что могут. Людовик какое то время молчал, глядя на префекта. - Вы уверены, что это покушение? - Наконец спросил он. - Боюсь, что да, ваше величество. Каким то образом ее смогли заманить на балкон за кулисами и сильно ударили по голове. Я склонен считать, что скорее всего преступник спутал ее с другой. Брови короля удивленно поползли вверх. - И с кем же? - Поинтересовался он. - С мадам де Лавальер. - Без обиняков сказал Ла Рейни. На этот раз Людовику стоило больших услий остаться спокойным. Только мысль о том, что сейчас множество глаз смотрит на них помогла королю сохранить спокойствие. - Вот почему, сир, я бы посоветовал вам прервать балет прямо сейчас. Быть может преступник все еще здесь.
Анри де Шомберг: Хотя разговор короля с префектом велся полушепотом чуть поодаль, маршал мог судить о его содержании по тем обрывкам возгласов, которые раздавались вокруг них, и серьезному выражению лица Ла Рейни. Не желая нарушить этикет, Шомберг ожидал, когда Его Величество решит самолично объявить о своем решении. Тем временем Ла Рейни предложил уже более громким голосом прервать балет. Воспользовавшись этим как достаточным предогом, чтобы вмешаться, Анри приблизился к королю и негромко сказал: - Сир, я прошу прощения, но полагаю, что господин префект прав. Из того, что мне известно о событиях на охоте и о том, что произошло сейчас, я делаю вывод, что Вашему Величеству, как и Вашим близким может угрожать опасность. Если Вы позволите, я тут же пошлю своего ординардца в Руан, чтобы прислали две роты для усиления постов вокруг Версаля и Парижа, - немного тише Шомберг добавил, - Все это похоже на организованные действия, государь, на заговор, поэтому было бы оплошностью не обращать на это внимания. Сказав это, маршал поклонился и сделал шаг назад, давая возможность королю ответить Ла Рейни в привате, если он пожелал бы это сделать. Шум голосов вокруг только усилился с появлением тех, кто оказался невольным... или вольным и любопытствующим свидетелем трагедии.
Людовик XIV: Король выслушал Шомберга и обернулся к Ла Рейни. - Господин префект, балет не может быть продолжен - это верно. Но мы не должны разглашать происшествие. Вы понимаете, что я имею в виду? - Людовик выглядел абсолютно спокойным. - Маршал, - он подозвал стоявшего в двух шагах Шомберга, - маршал, скажите мне, что произойдет, если господин префект объявит зрителям, что балет окончен? Вопрос был риторическим, разумеется. - Но досрочное завершение балета необходимо оправдать чем-то правдоподобным. Господин префект, я не могу поручить это дело вам, потмоу что появление префекта полиции скажет само за себя. - Слишком много происшествий, господа. Слишком много, - Людовик сделал ударение на слове "слишком", делая упрек своей полиции, - Маршал, делайте, как считаете нужным, пока у меня нет повода упрекать вас. Но.. - он задумался, - но я полагаю, что здесь количество охраны роли не сыграет. Если это в самом деле заговор, они могут просто насыпать яду в вино, вот и все. Последние слова Людовик произнес совсем тихо, после чего резко развернулся и ушел в помещение, отведенное ему в качестве гримерной, оставляя маршала и префекта самим разбираться, что следует делать дальше. Луи был взволнован гораздо больше, чем это могло показаться окружающим. Подозрения префекта по поводу Луизы его шокировали. Он даже перестал думать о мадемуазель де Сувре, которую ему было искренне жаль. И хотя в последнее время он охладел к бедной хромоножке в пользу мадам де Монтеспан, он еще не мог оставаться равнодушным к ее судьбе и жизни. Луиза, никогда никому не сделавшая ничего дурного, едва не стала жертвой какого-то подлого заговора. Кому могло быть это нужно?.. Людовик подумал об Атенаис, но решил, что как бы она не была своенравна, но на такой поступок никогда не решилась бы, даже из ревности. Отчего-то всегда страдает невинность.
Анри де Шомберг: Шомберг прекрасно понимал, какую панику в зале могло вызвать появление префекта на сцене. Но и его собственный выход на сцену не обещал большего спокойствия... всем было прекрасно известно о его недавнем назначении маршалом Франции. Было бы странным появление военного среди пастушков и пиратов, оттанцовывавших свои па в последнем акте балета. - Сударь, я думаю, мы должны найти распорядителя балета. Пусть он объяснит внезапное завершение балета недомоганием одной из главных актрис... так будет вполне правдоподобно... - Это породит неминуемые слухи, ваша светлость, - недоверчиво протянул де Ла Рейни. - Пусть так, - холодно отрезал д'Аллюэн, - Слухи все же меньшее зло, чем паника... И велите закрыть выход из служебных помещений, - добавил он, бросив суровый взгляд на стайку взволнованных фрейлин, - дайте зрителям сначала покинуть зал и разойтись, а уже потом можете отпустить тех, кто был за сценой, чтобы реальные слухи не переполошили всех. - Но, Месье маршал, здесь находятся Их Высочества герцог и герцогиня Орлеанские... - Пусть их задержат... под любым предлогом, Ла Рейни... исполняйте же, черт вас дери! Подобным тоном с королевским префектом не позволял себе говорить никто из придворных, а в особенности тех, чьи шпаги не раз расставались со своими ножнами... У префекта была превосходная память и не менее превосходные методы выяснять подробности ссор и внезапных недугов. Но сейчас маршал преставлял напрямую интересы Его Величества, и сам де Ла Рейни понимал резонность его требований. Все выходы, ведшие к сцене и гардеробным участников балета, невольно ставших свидетелями трагедии, были закрыты, пока несчастный распорядитель балета извинялся и раскланивался перед разочарованной публикой, нижайше прося их прощения и обещая порадовать их не менее прекрасным балетом в ближайшее время. Зал вскоре опустел... актеры и актрисы могли покинуть свои гардеробные... балет был окончен.
полная версия страницы