Форум » Королевские Резиденции » Эпизод "Альсидиана" » Ответить
Эпизод "Альсидиана"
Лувуа: Время: 18 сентября, 1664 года. После полудня, вечер, ночь. Место действия: Версаль, Королевская Опера в северном крыле дворца. Участники эпизода: музыканты, танцоры и зрители, а так же слуги и челядь.
Филипп д'Арманьяк: - Боюсь, сударыня, я не смогу поведать вам всех подробностей. Хотя бы потому, что сам их не знаю. К тому же, дорогая Шанталь, неужели вам не хочется получить сюрприз? Душевное состояние Филиппа ухудшалось с каждым мгновением. Игра в кошки-мышки затянулась неимоверно, а результат был совершенно неочевиден. Более того, учитывая любовь герцогини де Монгредьен к разного рода каверзам, было опасно заходить слишком далеко - дабы после не раскаяться в излишней болтливости. Шевалье уже подумывал о том, чтобы отсупиться - благо что какая-нибудь служаночка с половины принцессы наверняка окажется более сговорчивой.
Chantal Duvivier: Шевалье явно начал сдавать позиции, это было ясно по его лицу. Шанталь с радостью подумала, что ее труды увенчались успехом. Де Лоррен явно отчаялся выбить ответ из своенравной герцогини Монгредьен, что не могло не радовать. Он, конечно, мог поискать информацию и в другом месте. И будь это другой случай, то может быть и нашел, но в этот раз фортуна была не на его стороне. Потому что Шанталь лучше всех знала, что только она знает о предстоящем свидании, а принцесса была слишком осторожна, чтобы довериться кому либо еще. Так что у де Лоррена не было иного выхода как только уговорить мадемуазель Дювивье или сдаться. - Вот как. - Разочарованно протянула она. - Какая жалость, месье. В таком случае я могу ответить вам то же самое. Я не смогу поведать вам всех подробностей. - Со злорадным удовольствием ответила Шанталь.
Филипп д'Арманьяк: - Можете, сударыня, можете, - с улыбкой протянул шевалье, - но по какой-то неведомой мне причине не желаете делиться со мной сущей безделицей. Я-то перед вам чист, словно белый лист бумаги... Мысленно Филипп проклинал весь женский род, который, по всей видимости, был призван мучить его и издеваться над ним. При этом молодой человек не стал вспоминать о не самых неприятных моментах, которые он проводил в обществе этих прелестниц. Но что значили те минуты и часы в сравнении с муками, на которые обрекала его Генриетта своей холодностью и убийственным флиртом с Шомбергом, а также невыносимым упорством Шанталь, очевидно наслаждавшейся видом его, Филиппа, унижений...
Chantal Duvivier: Ну да. Чист. Так я и поверила. - Шанталь насмешливо посмотрела на шевалье, всем своим видом показывая, что его отговорки не возымели действия. - Шевалье, вы требуете невозможного. - Сказала девушка. - Кроме того вы нечестны. Вы требуете от меня рассказать вам, что собралась делать принцесса, но сами, между тем, отказываетесь рассказать о шутке. Это непорядочно с вашей стороны. Не надо говорить, мне что вы ничего не знаете. Мы ведь не маленькие дети. Итак, шутки в сторону. Вы мне рассказываете о шутке, а я сейчас же рассказываю о планах принцессы со всеми подробностями. Я вам обещаю. Ну так что же? - Спросила герцогиня не оставившая де Лоррену путей к отступлению. - Это мое последнее слово. Обещаю, что как только вы мне поведаете эту сущую безделицу, то я вам открою секрет Мадам.
Филипп д'Арманьяк: За то, что собирался поведать шевалье Шанталь, можно было со скандалом покинуть Версаль, причем путь назначения не обязательно лежал бы в провинциальное захолустье, но в места не менее мрачные, нежели Венсенн. Пусть это и были всего лишь планы, но Его Величество мог проявить себя богом возмездия, скажи де Терье нужные слова в подходящий момент... - Мадам, это правда. Мы с Месье решили немного подшутить над мадемуазель д'Одиже, но пока не знаем, каким способом это сделать, - серьезно отвечал Филипп, - сделать наиболее эффективно и без нежелательных для нас последствий. Вот и все, дорогая герцогиня. Даже вздумай сам король допросить меня с пристрастием, я бы вряд ли рассказал что-то большее.
Chantal Duvivier: - Да ну? - С нескрываемой иронией сказала герцогиня. - Так ли это? Не смешите меня, месье де Лоррен. Я прекрасно знаю, что вы ничего бы не затеяли, предварительно не продумав бы все до деталей. Так что не надо пытаться меня обмануть. А то ведь я тоже могу сказать, что принцесса что-то планировала, но я не знаю что конкретно. Наверное я его все-так доведу. - Подумала Шанталь. - Что ж, будет знать как пытаться меня обмануть. - Я то знаю, вы боитесь, что я вас выдам. И прекрасно понимаю, что раз вы так отмалчиваетесь, то шутка действительно смешная. Наверное даже слишком. Но если вы посмотрите на дело с моей стороны, то увидите, что мне мне тоже есть что терять и чего бояться в случае, если вы выдадите принцессе, что это я рассказала вам все. Иными словами я должна быть уверена в своей безопасности. Если говорить еще конкретнее, то извольте. Вы мой заложник, а я ваша заложница. Никто не в обиде и у нас обоих есть гарантии своей безопасности.
Олимпия де Сен-Леже: -- Ваше счастье, герцог, что вы до сих пор не столкнулись с этим защитником, - тихо проговорила Олимпия сквозь слезы, не спеша отрывать свою влажную руку от его губ. - Надеюсь, он никогда не узнает, что вы... приходили ко мне. Она знала, что в любую минуту в ее уборную может войти Бернар, который теперь имеет полнейшее право проткнуть шпагой любого, посягнувшего на прелести принцессы Ориенской. А учитывая всю странность их отношений и пылкий южный темперамент маркиза, вызвать его гнев не так-то сложно. Тем не менее, она была не в состоянии выпроводить этого человека, прогнать, хотелось, чтобы он оставался здесь как можно дольше, и смотрел на нее, слушал то, что она говорит... Просто был рядом. И неважно, что чувствует он по отношению к ней. Жизнь уже обходилась с ней жестоко, и былая неудача научила ее стойкости, придала ей душевных сил, как безвредная для человека доза смертоносного бруцина делает его нечувствительным к смертельным порциям. -- Вы любите итальянские новеллы? - зачем-то спросила она. И, встретив удивленный взгляд герцога, продолжала: - Не так давно я прочла про одного красивого светловолосого графа, который очень любил свою невесту и оттого боялся ее потерять. Он запер ее в глухом подземелье, куда не проникали лучи света, и обращался к ней, как с узницей. Когда он приходил к ней вдруг среди ночи... впрочем, она не знала, ночь это была или день, его лицо было скрыто черной маской. Он хотел провести ее сквозь страдания и боль, чтобы уберечь от худших мук, намного более страшных. Он боялся этого, безумно боялся, и потому предпочел сам мучить ее. "Лучше это сделаю я, чем кто-то другой", - говорил этот красивый граф. Он был алхимиком, многое знал о ядах, и прочел где-то, что малые порции яда притупляют чувствительность к большим, которые способны убить, и тогда отрава, подсыпанная врагом, не подействует на жертву. В конце концов, король разоблачил его обман. Графа казнили, а его невеста, похоже, так ничего и не извлекла из уроков, за которые ее странный возлюбленный отдал жизнь... Вдруг внутри у нее что-то оборвалось. То ли она снова прочувствовала талантливо описанную средневековым мастером трагедию графа, то ли увидела в этой истории что-то общее со своей... -- Вы верите в это свойство яда? - зачем-то спросила Олимпия. - Я - верю. Нет, я не верю, я - знаю. Один из моих друзей был алхимиком, он прекрасно разбирался в этом, и даже позаботился о том, чтобы сделать меня нечувствительной к яду...
Филипп д'Арманьяк: Филипп взял руку Шанталь в свою. - Мадам, клянусь вам, я ничего не скрываю. Если вы желаете, я могу выдумать увлекательнейший план, но не знаю, будет ли он осуществлен. Можно было нести любую околесицу, и люди верили в нее, особенно если она была цветиста и переливалась всеми оттенками лжи. Но когда шевалье говорил правду, особенно столь прозаичную, к речам его относились с куда меньшим доверием. А уж ссылки на собственное незнание в мире, где каждый старался придать себе как можно больше значимости и таинственности, тем более вызываои недоумение. - Мне нечего добавить, герцогиня...
Анри де Шомберг: - Новеллы... да мне приходилось слышать их в Венеции. Итальянцы очень забавные рассказчики, - Шомберг, собиравшийся уже оставить будуар герцогини де Сен-Леже, вопреки своему намерению сел рядом с ней и, всё также держа её руку, слушал её историю. Время шло, кажется и он, и герцогиня совершенно забыли о балете. Свет горевших свечей оставлял таинственные блики на стенах, за окном уже давно опустились вечерние сумерки. Анри следил за лицом Олимпии, удивляясь уверенности, с которой она рассказывала новеллу, столь похожую на сказку. Он несколько раз ловил себя на желании скептично улыбнуться своей рассказщице, но сдерживался и лишь пристально, не сводя глаз смотрел в её глаза. - Да, я готов поверить вам, сударыня. Вы говорите с такой уверенностью, что не нахожу решимости оспаривать ваши слова.
Chantal Duvivier: - Продолжаете играть в прятки, шевалье? Последние слова де Лоррена заставили Шанталь усомниться в правильности своих домыслов. А что если он не врет и действительно не знает, что это за шутка? - Подумала девушка. - Хотя нет... Такого быть просто не может, чтобы принц запланировал розыгрыш и ничего не сказал своему лучшему другу. Да скорее снег выдает в июне, чем такое случится. - Какая, однако, упрямость. От вас, месье де Лоррен, не ожидала. Уж не думаете ли вы, что я такая легковерная? Право же, мы с вами не вчера познакомились. Я, конечно, бы могла потребовать от вас слово чести, что вы ничего не знаете. Но ей Богу, месье, гарантию от того, что это слово чести правдивое, можно получить от того же маршала д’Аллюэна с большей уверенностью.
Филипп д'Арманьяк: - Сударыня, маршал д'Аллюэн сегодня при дворе, а завтра может получить назначение в действующую армию. Или же задумать отправиться в путешествие. Я же всегда здесь и получить... хмм, сатисфакцию от меня, а не от почтенного маршала, вам будет куда легче. Изображать саму любезность Филипп устал смертельно и уже не скрывал этого от своей собеседницы. Улыбка сползла с его бледного от гнева лица, а взгляд, вместо того чтобы излучать добродушие и приветливость, сделался стальным. - Я честно сказал вам все, что знаю. Поверьте, даже этого немало.
Олимпия де Сен-Леже: -- Однако же, мне не следовало воспринимать это всерьез... - вздохнула Олимпия, заметив некоторое недоумение на лице маршала. Ей было неприятно, что Анри не понял ее, и вряд ли когда-нибудь поймет. - Это минутное впечатление... Надеюсь, через пару дней все описанное и мне покажется странным и забавным.
Chantal Duvivier: - От вас? - Не выдержав засмеялась Шанталь. - Сатисфакцию? Тогда когда вы являетесь любимцем герцога? Но, хотя, - лукаво улыбнулась девушка, - определенную сатисфакцию с помощью госпожи Вуазен все-таки получить можно. Тут поспорить сложно. Хотя, и от маршала таким же образом ее тоже можно было бы получить. Знаете, полезные люди они везде есть. Как во Франции, так и за ее пределами. Это последняя стадия. - Глядя в бледное лицо шевалье подумала мадемуазель Дювивье. - И это немало? Ну-ну. - Насмешливо сказала Шанталь. - Не представляю тогда, что же совсем мало. Ну да ладно. Вижу, вам действительно хочется все узнать. - Ехидно глядя де Лоррену в глаза заметила фрейлина ее высочества. - Не буду вас мучить более, но о сатисфакции прошу помнить, месье. - Сверкнув глазами напомнила девушка. - Итак завтра рано утром ее высочество изволит встречаться с маршалом д'Аллюэном и я должна буду организовать их встречу. Принцесса будет одна, скорее всего верхом, так что их милая встреча, - Шанталь украдкой кинула взгляд на принцессу, - будет происходить в полном уединении.
Филипп д'Арманьяк: - Я ваш должник, сударыня, - процедил Филипп. До последнего момента оставалась надежда, пусть крохотная, незначительная, но все-таки можно было хотя бы немного верить, что принцесса и маршал лишь безобидно беседовали. Теперь же все перевернулось окончательно. Если до разговора с герцогиней де Монгредьен шевалье относился к происходящему вокруг и окружающим с некоторой долей снисходительности, проистекавшей от уверенности в собственном превосходстве, сейчас же все казалось отвратительным, а шум, этот неизбежный атрибут придворной жизни, вызывал головную боль. - Можете не сомневаться в моей искренности, Шанталь, я постараюсь исполнить ваше пожелание со всем тщанием. Молодой человек отвесил поклон своей собеседнице, успевшей изрядно потерзать его за совсем непродолжительный промежуток времени, и заторопился к выходу, абсолютно позабыв о том, что он принимает участие в балете. На свое счастье, маневр шевалье де Лоррена вовремя заметил распорядитель торжеств, живо очутившийся возле фаворита герцога Орлеанского и напомнивший ему, что с минуты на минуту дамы и кавалеры, облаченные в костюмы пастушек и пастухов, должны будут выйти на сцену.
Олимпия де Сен-Леже: Больше Олимпия не могла говорить. Гордо выпрямившись, она встала со своего места, отошла к стене, и долго так стояла, опершись рукой о мраморную колонн, и глядя остановившимся взглядом даже не на герцога, а куда-то сквозь него. Ей было решительно все равно, уйдет он или останется – в любом случае она погибнет. Олимпия знала, что присутствие этого человека, и его отсутствие равно для нее мучительны. Она сама виновата – сама бросилась с головой в этот омут, а значит, и последствия пожинать ей и только ей. Она как будто забыла и о балете, и стояла неподвижно, как будто замерев на месте, не замечая, что слезы помимо ее воли, текут у нее из глаз, и стояла бы целую вечность, не предпринимая никаких усилий, чтобы изменить к лучшему свою судьбу, если бы не жалобный скрип двери, которую Олимпия забыла запереть. Бернар! В самом деле, он же обещал, что навестит ее перед выступлением… Как некстати! Олимпия не успела вознести к небесам молитву, чтобы все закончилось наиболее безболезненно для них для всех, как нетерпеливый гасконец уже ворвался в ее комнату, и окинув быстрым взглядом окружающий интерьер, заметил в уборной своей дамы незнакомого мужчину, который к тому же обладал исключительно приятной наружностью, и чувством собственного достоинства, а значит, имел все шансы понравиться Олимпии. -- Бернар… - начала было Олимпия, но темпераментный маркиз не дал ей договорить. Взглянув ей в лицо, и заметив на прекрасных глазах возлюбленной слезы, он не выдержал. -- Олимпия, - он обхватил ее лицо своими ладонями, пристально посмотрел ей в глаза. Ее взор казался мутным, туманным, безразличным ко всему и вся. – Кто-то обидел вас? С минуту помолчав, она неуверенно выговорила: -- Не знаю… - почувствовав, что напряжение Бернара растет с каждой секундой, и предчувствуя недобрый исход событий, она исправилась: - Нет! Нет, никто… Ее голос заметно дрогнул. -- А этот человек, - маркиз указал своей шпагой в сторону маршала, который так и не ушел, - что он делает в вашей уборной? Вы плакали. Я вижу. Не пытайтесь меня обмануть. Он оскорбил вас. Он говорил прерывисто, но уверенно, поминутно вытирая слезы с ее лица шелковым платочком. -- Мой ангел… я жду ответа. -- Герцог д’Аллюэн помогал мне повторять роль… Ему не понравилось мое пение, и я расстроилась, - на ходу придумывала Олимпия. -- Не верю. -- Ваше право, - вздохнула девушка. – Не хотите верить – не верьте. Всем своим видом она демонстрировала маркизу свое равнодушие, и вела себя так, как будто великолепная ночь любви, доставившая обоим волшебное наслаждение, приснилась ему во сне, и в то же время Бернар не мог не отметить, что принцесса Ориенская с какой-то опаской смотрит на герцога д’Аллюэна. Как будто боится его. -- Ваше Высочество, - срывающимся, хриплым голосом проговорил он, - не лгите. Ваша сказка о разучивании роли меня не убеждает. Сударь, - на этот раз он обращался уже к Шомбергу, - я жду объяснений!.. Олимпия не могла сдержать нервного вскрика. Маркиз снова повернулся в ее сторону. -- Что это значит? – Он видел, как она дрожит, наблюдал ее смертельную бледность, вызванную чрезмерным волнением за незваного гостя. – С каких это пор вас начала так волновать судьба случайного человека? -- Он… не виноват, - только и могла робко промолвить девушка. -- Не виноват? – не в силах больше сдерживать свои эмоции, маркиз д’Андижос резко оттолкнул Олимпию, так что она упала на пол, изрядно помяв свой костюм. Олимпия почувствовала, что ударилась головой о колонну. Невыносимая боль – как душевная, так и физическая – сжигала ее изнутри. С трудом поднявшись, Олимпия снова бросилась к Бернару, ободряюще обняла его, умоляя забыть все. -- Это невозможно, мадемуазель, - холодно проговорил он, ненавидящим взглядом сжигая д’Аллюэна. – Этот человек по неизвестной мне причине особенно дорог вам, - он отстранил ее от себя, на этот раз очень осторожно. Олимпия села возле зеркала, пытаясь привести в порядок свой костюм. Цветы были безнадежно помяты. -- Герцог, - усталым голосом обратилась она к Шомбергу. – Принесите мне свежих цветов. Мне глубоко безразлично, где вы их будете доставать, но я должна появиться на сцене… Она выглядела измученной и напуганной, а по щеке ее медленно стекала струйка крови.
Анри де Шомберг: Тишина становилась всё более гнетущей. Анри понимал, что каким-то непостижимым образом задел девушку... Но, чем? И какой интерес ей был до его мнения? Он смотрел на неё, беззастенчиво разглядывая её лицо, пользуясь уединением и её молчанием. Появление незнакомца прервало их молчаливый разговор взглядов. Оно вызвало досаду и интерес у маршала. Он не встречал этого человека до своего отъезда, но судя по тяжёлому акценту, он был гасконцем. Его резкая манера жестикулировать и постоянное прихлопывание по эфесу шпаги лишь подтвердили догадку Шомберга. Он недоуменно вскинул левую бровь вверх и слегка повернул голову к принцессе Ориенской. Объяснения между появившимся столь некстати поклонником принцессы и ней, было эмоциональным и вызывало легкое негодование Шомберга. Кто бы ни был этот человек, он не имел никаких оснований обвинять её высочество, и тем более угрожать ей. Маршал медленно поднялся со своего места и подошёл к принцессе. - Я принесу вам цветы, простите великодушно, что я позабыл о них... Простите меня, - с последней фразой он повернулся к гасконцу, - Сударь, вы невежа, если врываетесь в будуар дамы и ведёте себя подобным образом. Соблаговолите прислать ко мне своего доверенного, - глаза Анри слегка сверкнули, - Герцог д'Аллюэн, к вашим услугам. Не удостоив опешевшего наглеца более ни единым взглядом, Шомберг галантно поклонился принцессе и, поцеловав её руку, удалился.
полная версия страницы